Во время перестройки муравьиная куча, сцементированная из совков — так образно окрестили на Западе советских людей, — развалилась, стала думать… Но это был самообман. Народ уже разучился шевелить мозгами. Слишком долго он работал на барина, на партию из-под палки, по приказу, поэтому вылезти из шкуры раба, встать на ноги, жить самостоятельно, ему уже было не под силу: он не знал, что делать с обрушившейся на него свободой.
Примерно то же самое произошло и с Яшей Колбергом. Он был прекрасным исполнителем, на работе его ценили и уважали, но вот творчески мыслить, то есть из всех решений выбрать единственно правильное, ему еще было не под силу. Это и привело его к ошибке, которая стоила Добровольскому жизни.
Скоков сказал: «Яша, как только узнаешь, что Добровольский нас слушает, сообщи мне». Яша не сообщил. Он вспомнил Климова и его полный горечи и сарказма монолог, обращенный к Родину и Скокову: «Вот что, господа начальники, я очень хочу посадить Крайникова на скамью подсудимых, но не могу — нет доказательств его вины. Более того, как работник правоохранительных органов я обязан эту сволочь защищать. Но делать я этого не буду. Не хочу! Я лучше посмотрю, как он взлетит вместе со своими вонючими потрохами до седьмого этажа. Это будет прекрасный фейерверк!
Вспомнив этот монолог, Яша решил последовать примеру Климова — подумал: «Скокову Пузырева не посадить — нет доказательств его вины, а раз так, то почему бы этого Пузырева не отправить в мир иной руками Добровольского?» И он, думая, что совершает благое дело, скрыл от Скокова тот факт, что Добровольскому известны имена убийц его матери. И вот результат: Добровольский пропал, сгинул! И виноват в этом он, Яша Колберг.
Известно, одна глупость рождает следующую. Сопоставив и проанализировав события предыдущего дня, Яша пришел в крайнее уныние и, обругав себя последними словами, решил произвести собственное расследование. «Иначе, — подумал он, — мне перед Скоковым не оправдаться — выгонит! Без выходного пособия выгонит!»
Яша круто развернул машину и помчался в Безбожный — к Кожину.
— Вадим Николаевич занят, — остановила его длинноногая секретарша с осиной талией. — Подождите!
— Не могу! — отрезал Яша. — Передайте ему, что дело крайне сложное и отлагательств не терпит.
Секретарша вспорхнула, словно потревоженная стрекоза, скрылась за дверью, тут же выпорхнула.
— Проходите, — сказала она, придерживая массивную, обитую светло-коричневым дерматином дверь.
Яша вошел и замер, застыл, точно его накачали жидким цементом: рядом с Кожиным, вольготно развалившись в кресле, попыхивал сигаретой… Алексей Васильевич Градов, который вместе с Борисом Николаевичем Волынским принимал участие в уничтожении банды Крайникова.
— Простите, я забыл, как вас зовут? — спросил Кожин, пристально всматриваясь в побледневшее лицо посетителя.
— Яша, — ответил Колберг. — Я шофер Добровольского.
— Что вы мне хотели сообщить?
— Игорь Николаевич к вам сегодня не заходил?
Глаза Кожина обеспокоенно забегали, и он, чтобы скрыть охватившее его волнение, еще ниже склонился над столом.
— Что-нибудь стряслось?
— Его нет дома. Со вчерашнего дня.
Кожин посмотрел в окно, пальцы нервной дробью прошлись по столешнице.
— Это не повод для беспокойства. Выпил лишнего, задержался у какой-нибудь дамочки, так что…
— Если бы это было так…
— А ты в этом сомневаешься?
— Вы его друг и прекрасно знаете, что секретарши с осиными талиями и длинными ногами его не волнуют, — язвительно заметил Яша. — Он называет их девочками с запоздалым умственным развитием.
— A y тебя, значит, с развитием все в порядке? — не остался в долгу Кожин.
Яша снисходительно улыбнулся.
— Я — шофер первого класса. — Он перевел взгляд на Градова, который сидел уткнувшись в газету и делал вид, что весь этот разговор ему до лампочки, и сказал: — В общем, я дома. Если Игорь Николаевич объявится, передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне позвонил.