Майор Редькин не успел забраться Кудимовой под юбку, но контроль над собой потерял… Рита Кудимова была очень привлекательна: безупречная фигура спортсменки — она играла за сборную Москвы по волейболу — прекрасно сочеталась с ярко выраженными чертами классического римского лица, но… Мужчин, как правило, притягивает к женскому полу женственность, а этого Рите как раз и не хватало. У нее был тяжеловатый, раздвоенный подбородок с ямочкой посередине и очень спокойный, внимательный, гипнотизирующий взгляд. Она не смотрела на собеседника — изучала, так обычно изучают слабые стороны противника, чтобы потом, выбрав момент, нанести ему последний, сокрушительный удар. Некоторых этот взгляд настораживал и отпугивал, и они, нутром чувствуя свою беспомощность и несостоятельность, старались быстрее ретироваться, а некоторых — чаще всего ребят с характером — притягивал, требовательно и неумолимо. Притянул он и Редькина, которому давно надоели всякие там безотказные валютные проститутки и минетчицы, и он, мужик крутой и не признающий поражений, однажды, крепко выпив, не выдержал и набросился на Кудимову, словно разъяренный бык, которого долгое время дразнили красной тряпкой. Совершенно случайно свидетелем этой сцены стал Родин. Он задержался на работе и по приказу Скокова топал во Второй отдел, чтобы покопаться в картотеке — требовались данные на одну проститутку, которую придушили в номере гостиницы «Советская». Время было позднее, поэтому в отделе находился только дежурный. Родин без труда отыскал нужную ему карточку и, возвращаясь, вдруг услышал хриплый, сдавленный вскрик. Он в недоумении остановился, посмотрел на плотно закрытую дверь кабинета, начальника Второго отдела, хотел было уже двинуться дальше, но в это время крик повторился — «Пусти, своло-очь!» Родин узнал голос, в слепой ярости плечом вышиб дверь и увидел Редькина, который, завалив Кудимову на кожаный диван, пытался содрать с нее трусики. Рита отчаянно сопротивлялась, но силы были явно не равны — майор весил девяносто килограмм и хорошо владел приемами рукопашного боя, так что если бы не Родин, то неизвестно, чем закончилась бы эта схватка. Увидев Родина, Редькин мгновенно вскочил, поправил уже сброшенные с плеч подтяжки и мутным, невидящим взглядом впился в лицо стажера.
— Какого черта…
Договорить он не успел. Рита схватила бронзовую пепельницу, которая стояла на журнальном столике рядом с диваном, и ударила Редькина в лицо с такой силой, с какой обычно пробивала блок над волейбольной сеткой. Редькин покачнулся и осел на диван. Из разбитой брови, изуродованного носа обильно сочилась кровь. Но Рита даже не взглянула на поверженного противника, поправила волосы и выскочила из кабинета, а Родин, уже остыв и разжав кулаки, смотрел на залитую кровью физиономию майора и думал о последствиях этого трагического эпизода, который произошел не где-нибудь на частной квартире, а в стенах самого МУРа. На следующий день Кудимова позвонила Родину из дома и попросила его зайти. Когда он пришел, она протянула ему заявление.
— Подпиши.
Родин подписал.
— А теперь, — сказала Рита, — отнеси его в прокуратуру. — И посмотрела на Родина так, как смотрит голодный удав на кролика. — Это будет мое первое дело. И меньше, чем десятку, эта сволочь не получит!
Боже, какие они были тогда наивные!
В тот же день, после обеда, Скоков вызвал к себе в кабинет Родина, плотно закрыл за ним дверь и, пристально рассматривая лакированную поверхность стола, повторил фразу, которую час назад ему сказал заместитель начальника МУРа генерал-майор милиции Панкратов.
— Саша, наша партия должна быть кристально чистой, поэтому сор из избы выносить не следует.
— Это не ваши слова, — помолчав, сказал Родин. — Вы хоть и член партии, но так не думаете.
Скоков смущенно кивнул.
— Верно. Это сказал Панкратов. Поэтому заявление свое забери и поговори с Кудимовой…