— Про Румянцеву писать? — неожиданно спросила Краковская.
— Если вы с ней знакомы, то обязательно, — кивнул Родин. — Где, когда, при каких обстоятельствах встретились, характер дальнейших встреч… Лирику можете опустить, — улыбнулся он, вспомнив, что Румянцева к женскому полу относится гораздо предпочтительнее, чем к мужскому. — Пишите только то, что имело отношение к Редькину и Пузыреву.
— Понятно. — Краковская вытащила из сумочки пачку «Мальборо», закурила и снова склонилась над листом бумаги.
Зазвонил телефон.
— Агентство «Лучник», — сказал Родин.
— Я вас приветствую, — старательно проговорил Смородкин. — С кем имею честь?
«Выпил паразит! И прилично».
— Родин.
— Не узнал, Сашок, богатым будешь. Климов у вас?
— Да.
— Так вот, передай ему, что из-под его жопы последнюю табуретку вышибли. Понял?
— Нет.
— Расшифровываю: три часа назад из окна своей квартиры, которая на восьмом этаже, прыгнул Роммель Михаил Григорьевич. Последствия трагические: мы потеряли последнего свидетеля, который мог бы нам нашептать кое-что о Редькине.
— Он ничего не оставил?
— Ни письма, ни записочки.
— А ему не могли помочь?
— Исключено. Дверь была закрыта изнутри. На цепочку и стальную щеколду.
— Понятно, — сказал Родин. — Ты на работе?
— Дежурный я сегодня.
— И сколько уже врезал?
— A-абсолютно трезвый! А вот мой напарник того… решил за коммунистов голосовать. Одобряешь?
— Вольному воля.
— Значит, еще не определился.
— Думаю.
— Индюк тоже думал… Пока, второй телефон трещит…
Родин положил трубку и посмотрел на Климова. Тот щелкнул себя средним пальцем по горлу и спросил:
— Смородкин?
— Да.
— Неприятности?
— Роммель…
— Что «Роммель»? — вскинула голову Краковская.
«Все равно завтра узнает…»
— Выбросился из окна своей квартиры.
— Но у него мои документы!
Родин смерил Краковскую неприязненным взглядом, но ответить не успел — снова зазвонил телефон.
— Агентство «Лучник».
— Саша, ты? — быстро и озабоченно спросил Колберг.
— Да.
— Мне только что звонил Коптев. Он в панике: ему приказали убрать Томкуса и Краковскую. Мы с ним встречаемся в одиннадцать вечера у кинотеатра «Форум». Успеешь подъехать?
— Яша, ситуация изменилась. Так что бери его за жабры и привози в контору. Ясно?
— Предельно.
Родин положил трубку, наткнулся на вопросительный взгляд Климова и пояснил:
— Коптев. Получил заказ.
— На обоих?
— Да.
Климов посмотрел на Томкуса. Тот, почувствовав взгляд, поднял голову, в глазах заметалось беспокойство.
— Что-нибудь не так? — спросил он глухим от напряжения го_-лосом.
«В нем крепко сидят инстинкты зверя, — подумал Климов. — Опасность чувствует за версту».
— Все нормально. Работайте. Не отвлекайтесь.
— Да я уже закончил. — Томкус размашисто расписался, поставил дату и протянул ему бумаги. — Пожалуйста.
Климов быстренько пробежал написанное.
— Вы не знали Редькина?
— Нет.
Климов удручающе вздохнул и передал бумаги Егорову.
— Это по вашей части.
«Я, кажется, вляпался в неприятную историю». — Климов закурил, сломав от злости несколько спичек. Действительно, положению Климова в данный момент вряд ли кто мог позавидовать. Дело Глазова у него забрали и передали в прокуратуру РФ — важняку Можейко. Тот дело закрыл, проигнорировав даже справку, которая свидетельствовала, что Глазов умер насильственной смертью, ион, Климов, остался у разбитого корыта. Более того, ему запретили всякое общение с агентством «Лучник», которое якобы обслуживает «воров в законе» — намек на Добровольского, — и послали к чертовой матери, когда он заявил, что последний пропал без вести и для пользы следствия необходимо начать его поиски. Заместитель начальника МУРа генерал-майор Коваленко так и сказал: «Добровольского объявим в розыск, когда будет соответствующее заявление от его родственников. Но искать будешь не ты — твой отдел занимается особо тяжкими преступлениями, — а те, кому это положено». И подсунул заведомо глухое дело — дело председателя фонда глухонемых Коровина, которого расстреляли среди бела дня на Басманной два неизвестных паренька, скрывшихся в неизвестном направлении на неизвестной машине — толи «Волге», то ли «жигуленке» четвертой модели.
«Вот и ищи ветра в поле. — Климов чертыхнулся — догоревшая сигарета обожгла пальцы, вспомнил Коптева, который должен был с минуты на минуту подъехать вместе с Колбергом, и досадливо поморщился. — Я не имею право даже арестовать этого подонка, ибо, кроме его собственного признания, выбитого силой, у меня нет против него ни одной улики».