— Я сделал ремонт в своей квартире. Но не в этой.
— У тебя есть еще одна?
— Две.
— Разумно.
— Я купил две квартиры на одной площадке, объединил их и сделал ремонт.
— Но живешь здесь?
— Да. Говори, Паша… Я чувствую холодок в душе, когда вижу, как подбираешься ты к чему-то главному… Мне страшно, Паша.
— Кому ремонт заказывал? — беззаботно спросил Пафнутьев.
— Это уже горячее, — проговорил Халандовский. — Есть такая фирма — «Фокус».
Халандовский взглянул на Пафнутьева и тут же опустил глаза, словно опасаясь, что его друг увидит в них больше, чем следовало. Он взял бутылку, разлил остатки водки. Убедившись, что бутылка пуста, поставил ее у окна за штору, как это делали в столовых в период жестокой борьбы с алкоголизмом. Тяжело поднявшись из кресла, сходил на кухню, хлопнул дверцей холодильника и тут же вернулся еще с одной бутылкой, тоже покрытой матовым, серебристым инеем.
— Хорошо сидим, да, Паша?
— Я вышел на них.
— Понял. Но победить, Паша, не сможешь. Не потому, что ты стар, слаб или смелости в тебе недостаточно. Дело в другом. Это спрут. У него много щупальцев. И стоит отрубить одно, как на его месте вырастает другое, а все остальные остаются целыми.
— Ты знаешь, чем они занимаются?
— Всем.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Они занимаются всем. Все, что придет тебе в голову, самое кошмарное — можешь быть уверенным, что и этим они занимаются.
— Младенцами торгуют? — произнес Пафнутьев самое несусветное, что только могло прийти ему в голову.
— А, так ты об этом знаешь, — проговорил Халандовский без удивления. — Ну что ж… Тогда ты много знаешь. Мне и добавить нечего.
— Не понял?! — откинулся Пафнутьев на спинку стула. — Я от фонаря брякнул… И что, попал?
— В десятку. Выпьем, Паша… За то, чтобы и на этот раз ты выжил. Такой тост будет кстати, как никогда.
Друзья чокнулись, подмигнули друг другу, выпили. Пафнутьев уже привычно потянулся к домашней колбасе, а Халандовский, увидев, что пошла его колбаска, сходил на кухню и принес еще один кружок.
— Знаю, что ты меня не послушаешься, но для очистки совести скажу… Отступись, Паша. Не надо. Это даже не банда… Это государство. Бандитское государство, которое захватило город. Если ты о младенцах действительно брякнул от фонаря, то… Подозреваю, в руках у тебя оказался кончик нити. Не тяни его, Паша. Ты никогда не будешь знать, что вытянешь. Думаешь, что на том конце нити воздушный шарик, а там окажется бомба, в которой уже сработал взрыватель. Надеешься, что ведешь на поводке кошку, а за тобой идет тигр. Остановись, Паша. Никто тебя не упрекнет. Ни у кого язык не повернется. Ты уже что-то нашел?
— Руку нашел.
— Где?
— В холодильнике.
— А, ты в прямом смысле… Я подумал, что ты где-то нашел поддержку, помощь, содействие. А рука, — Халандовский пренебрежительно скривил губы. — В городе каждый день из-под снега показывается и кое-что посущественней. Во дворе моего магазина голову нашли. С осени в листьях пролежала.
— И сколько ему было лет? — спросил Пафнутьев, вспомнив просьбу медэксперта.
— Почему ему? — пожал плечами Халандовский. — Голова-то бабья. А было ей… Лет двадцать. Двадцать пять… Не больше, Паша… У них свои боевые отряды, наемные убийцы, у них везде свои люди. Ни один твой шаг не останется незамеченным. Могу тебе сказать еще одно… Если им кто-то не нравится, они делают предупреждение. Од-но-единственное. Вежливое, спокойное… Если человек не внял, его убирают.
— Без следа? — усмехнулся Пафнутьев.
— А что тебе следы? Ты нашел руку? А дальше? Я предпочитаю находить в холодильнике другие вещи, — Халандовский широким жестом показал на стол.
— Значит так, Аркаша… Ты обо всем предупредил. Твоя совесть чиста, — Пафнутьев помолчал. — Но вот что я тебе скажу… если отступлюсь, не смогу жить, понимаешь? Я должен уважать себя. Слиняв, я не смогу себя уважать, не смогу к тебе приходить к такому вот застолью, не смогу к жене в постель лечь. Ничего не смогу. Во мне останется только этот мой позор. Я буду думать только о нем. И ни о чем больше. Это отравит мне всю жизнь. А я хочу еще немного пожить, Аркаша, хочу еще пожить на этом свете, — повторил Пафнутьев, исподлобья глядя на Халандовского. — И только поэтому не отступлюсь. Не могу! — с надрывом простонал Пафнутьев и тут же без роздыха спросил твердо и спокойно:
— Как его зовут? — спросил Пафнутьев.
— Кого? — невинно вскинул брови Халандовский.
— Аркаша… Мне больше ничего не надо… Скажи, как его зовут?
— Хорошо… С одним условием… Никогда, никому, ни во сне, ни наяву ты не скажешь…