— В таком случае… Давайте увидимся сегодня вечером.
— Хорошо, — согласилась женщина. Согласие было достаточно неожиданным, все, сказанное ею до этого, было как бы с другим знаком, женщина явно его отшивала. А тут вдруг сразу согласие, да еще уверенное, без оговорок и колебаний.
— Скажите, где вам удобно, когда… Я подойду.
— В двенадцать часов ночи на кладбище, — сказала женщина, смеясь.
— Хорошо. У какой могилки?
— Шучу! Извините… Давайте так… За универмагом есть сквер, знаете? Там светло, торгуют книгами, ухаживают за девушками… Как я вас узнаю?
— Светлая плащовая куртка, такая же кепка, джинсы… Усов нет, бороды нет. А я как вас найду?
— Вы же сказали, что мы встречались?
— Может быть, вы изменили прическу, одежду…
— Нет, — резковато ответила женщина. — Я осталась прежней. Вы легко меня узнаете. В двадцать часов годится?
— Давайте в двадцать, — согласился Андрей и не успел больше ничего добавить — в трубке прозвучали короткие гудки. Некоторое время он сидел молча. Его охватило острое чувство совершенной ошибки, но сколько Андрей ни прокручивал в уме состоявшийся разговор, он не мог обнаружить явно ошибочные, лживые слова. Разве что спросил, как женщина выглядит, хотя раньше настаивал на том, что они когда-то встречались… Да, наверное, тут я прокололся, — облегченно подумал Андрей. — Но ведь она не отменила встречу, она просто не стала себя описывать. Это тоже понятно, не скажет же она, что красива, что стройна, что волосы ее вьются, и она ходит с непокрытой головой… Ладно, авось, обойдется, успокоился Андрей и поднял глаза на Пафнутьева.
— Порядок? — спросил тот. — Тебя ничего не насторожило?
— А что могло насторожить?
— Это был личный разговор? Ты не почувствовал вредной примеси? Она не лукавила, ничего не выпытывала, это был просто сговор мужчины и женщины?
— Как-то уж слишком неожиданно она согласилась прийти… Долго колебалась, я уже подумал, что отбой сыграет, дескать, за мной, мальчик, не гонись… А тут вдруг — хорошо, согласна. — Андрей недоуменно посмотрел на Пафнутьева.
— Старик, — Пафнутьев похлопал парня по плечу, — таковы женщины. Они долго убеждают тебя в том, что ты хвост собачий, ты уже готов поверить им и слинять, но тут вдруг выясняется, что они мурлыкают у твоих ног.
— Откуда вы все это знаете, Павел Николаевич?
— Как откуда! — возмутился Пафнутьев. — Да я каждый день сталкиваюсь с этим на работе! Половина всех преступлений замешана на непонимании того, о чем я тебе сказал. Больше половины! Если бы мужчины и женщины лучше понимали друг друга, я бы давно остался без работы, мой юный друг! — воскликнул Пафнутьев, дурачась. — Вперед, старик! Вперед без страха и сомнений! Но! — Пафнутьев поднял указательный палец. — Не забывай, кто есть ты, а кто есть она!
— Не понял? — обернулся Андрей уже от двери.
— Ты работник прокуратуры, а она представительница фирмы «Фокус», к которой мы в данное время присматриваемся с подозрением и опаской. Глядишь, словечко какое неосторожное обронит, историю расскажет из жизни фокусников, сомнениями поделится… Усек?
Сквер был небольшой, и обойти его весь с несколькими дорожками и отсыревшими за зиму беседками можно было минут за пять, за семь. Поглядывая на прохожих, Андрей убедился, что в светлой Платовой куртке да еще при джинсах он был один, спутать его ни с кем было просто невозможно. Он понимал, что рекламная фотография может лишь отдаленно напоминать живого человека, к тому же женщину неузнаваемо изменяет одежда, а Надя на том снимке вообще была почти обнажена.
Часы показывали без пяти восемь.
Надя уже могла бы и появиться, но ее не было или же она присматривалась к нему со стороны. Несколько раз Андрей обеспокоенно оглянулся, возникло смутное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Но нет, все было спокойно, никто не обращал на него внимания. На скамеечке мужички разливали в пластиковые стаканчики водку, а между ними на мятой газете лежала нехитрая закуска — хлеб, нарезанная колбаса, луковица. Эти вообще никого не замечали вокруг и наслаждались весной, как они ее понимали. Прошли мимо парень с девушкой, молчаливые и насупленные, явно недовольные друг другом. Неторопливо проковылял седой старик с палочкой. Распахнутый плащ позволял желающим видеть десятки медалей на его груди — они тихо позвякивали, и звук этот вызывал жалость, только жалость.