— Да, очень хорошо понял.
— И сделаете выводы?
— Можете в этом не сомневаться.
Что-то в последних словах, видимо, насторожило Бевзлина, и он, помолчав, спросил:
— Простите, как вы сказали?
— Я заверил вас в том, что сделаю все необходимые выводы и в дальнейшем вам не придется уделять мне столько своего драгоценного времени, дорогой Анатолий Матвеевич.
— Вы меняетесь прямо на глазах, Павел Николаевич! Это радует.
— Стараюсь.
— До скорой встречи, Павел Николаевич, — сказал Бевзлин.
— До скорой, — проговорил Пафнутьев в трубку, из которой уже неслись короткие гудки.
Наутро Пафнутьев пришел в кабинет более обычного сонный, более обычного непричесанный и какой-то ссутулившийся. Он почти не спал в эту ночь. Сначала Вика, рыдая и повторяясь, рассказывала о том, как, открыв дверь своим ключом и войдя в квартиру, она застала толпу народа, а в спальне на их кровати, не раздеваясь, в плаще сидел какой-то моложавый тип и пил шампанское из ее бокала. Вся квартира была в полном смысле слова загажена, и вычищать ее пришлось чуть ли не до рассвета. И только потом Пафнутьев смог прилечь и поспать два часа, да и то он постоянно просыпался, прислушивался к каким-то невнятным звукам, хотя раньше никогда их не замечал. Вика расталкивала Пафнутьева, едва хлопала дверь подъезда, раздавался гудок машины или громкий голос во дворе.
Когда Пафнутьев уже сидел одетый на кухне и пил крепкий чай с лимоном, раздался звонок.
— Звонят! — прошептала Вика, не смея прикоснуться к трубке.
— Надо ответить, — с хмурой рассудительностью проговорил Пафнутьев и, пройдя в комнату, поднял трубку.
Звонил Бевзлин.
— Доброе утро, Павел Николаевич! — раздалось радостное приветствие. Чувствовалось, что отдохнул Бевзлин куда лучше, чем Пафнутьев. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, хорошо.
— Извините, что повторяюсь, но мне бы хотелось надеяться, что вы сделали правильные выводы из нашего вчерашнего разговора?
— Можете в этом не сомневаться, Анатолий Матвеевич.
— И в дальнейшем у нас с вами не будет неприятностей?
— Как я могу это обещать… Это не в моей власти.
— Но усилия приложите?
— И в этом не сомневайтесь.
— Вы заметили, что я ничего не говорю о вашем водителе?
— Заметил.
— Считайте, что его нет. Я не делаю намеков, не говорю иносказательно, не пытаюсь дать понять, я всегда говорю прямо и открыто.
— Это делает вам честь. А как поживает белый «мерседес»?
— Я вижу, вы тоже не склонны выражаться намеками… «Мерседес» восстановлению не подлежит. А если его и отмоют, то сесть в него я все равно не смогу. Он всегда для меня будет вонять городским говном. До тех пор, пока ваш водитель… Вы меня поняли?
— Да. И после этого запах говна в вашем «мерседесе» исчезнет? Или вы перестанете его замечать?
— Там воцарится другой запах. Более мне приятный. Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.
— Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.
— Забавное наблюдение, — усмехнулся Бевзлин. — Я как-то не задумывался об этом… Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?
— Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.
— Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным… Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?
— Будьте здоровы, — ответил Пафнутьев. — До скорой встречи, — не удержался он от обычного своего прощания.
И положил трубку.
И вернулся на кухню допивать чай.
— Что он сказал? — спросила Вика, — она стояла рядом и слушала весь разговор.
— А? — Пафнутьев махнул рукой. — Дурака валял.
Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесаный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался — схватки не избежать.
— Можно? — в дверь заглянул Андрей.
— Входи. Дома ночуешь?
— А где же еще?
— Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин… Он сказал, что тебя уже нет. Кровью, говорит, буду отмывать свой «мерседес».
— Значит, достал я его.
— Да, это тебе удалось. Теперь вот что… Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу, — Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов. — Спросишь Антонину Ивановну… Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.