— Его настоящая фамилия Бевз. — несколько невпопад произнес Пафнутьев.
— Знаю, — кивнул Халандовский.
— Почему же молчал?
— Я узнал об этом чуть позже, чем ты. На несколько часов позже. В моем кругу тоже налажена система оповещения, Паша.
Халандовский подъехал к краю дороги, почти прижавшись колесами к остаткам бордюра. Машину последний раз тряхнуло на залитой водой яме, и она остановилась. Улица была совершенно пустынная, разве что изредка на мокром тротуаре появлялась какая-нибудь старуха с сумкой и, не обращая ни на кого внимания, семенила в магазин или из магазина.
— Выпить хочешь? — спросил Халандовский таким тоном, будто сидел у себя дома в низком кресле перед журнальным столиком и принимал дорогого гостя.
— Хочу, — кивнул Пафнутьев, глядя перед собой в мутное ветровое стекло, пронзенное несколькими трещинами. — Почему машину в порядок не приведешь?
— Чтоб не угнали. Иногда я даже открытой ее оставляю — ни одна собака не желает иметь такую машину. А за мотором слежу. Это очень хорошая машина, Паша. Ты не кати на нее бочку, — он достал из бардачка бутылку водки, как заметил Пафнутьев, бутылка эта лишь пятнадцать минут назад вынута из холодильника — она была влажной. С кряхтеньем запустив мохнатую руку в глубину бардачка, Халандовский вынул что-то завернутое в фольгу и два хрустальных стаканчика. Когда он развернул шелестящий металлом пакет, внутри оказалось тонко нарезанное мясо, пучок зелени, большой помидор и кружок домашней колбасы, при виде которого Пафнутьев не смог сдержать восторженного стона. — Да, Паша, да, знаю я твою слабость и потому позаботился. Ты ведь ощущаешь иногда мою заботу?
— Очень явственно, — кивнул Пафнутьев.
Халандовский с хрустом свинтил пробку и разлил водку в стаканы, щедро разлил, граммов по сто двадцать, как прикинул Пафнутьев.
— Это не мешает тебе вести машину?
— Такие машины не останавливают. Гаишники знают, кого останавливать. В таких машинах ездят пенсионеры, ветераны, бывшие ударники труда, жертвы будущих преступлений… Вперед, Паша… Будем живы! — Халандовский поднял стакан в приветственном жесте, подмигнул Пафнутьеву громадным своим, черно-лукавым взглядом и выпил. Пожевал травку, разломил помидор, одну половину сунул в рот, вторую протянул Пафнутьеву.
— Говори, Аркаша… Чего там у тебя за новости? Не зря ведь ты похитил меня средь бела дня, а? — Рука Пафнутьева помимо его воли потянулась к кружку домашней колбасы.
Халандовский снова наполнил стаканы, помолчал, глаза его подернулись легким хмелем, заблестели, будто в него только что была впрыснута жизнь, глубоко вздохнул.
— Тебя снимают, Паша? — прямо спросил он.
— По слухам, да.
— И ты знаешь, кого тянут?
— Да. Шанцева.
— Бевзлин не всем нашим ребятам нравится. Последнее время он слишком много о себе понимает… Некоторые наши ребята им недовольны. А если нашим ребятам по-настоящему кто-то не нравится…
— Считай, что я тоже им недоволен.
— О том, что он детишками торгует, ты знаешь?
— Знаю. И целыми, и по частям.
— Наши ребята им недовольны, — повторил Халандовский.
— Пусть наймут убийцу, — невозмутимо проговорил Пафнутьев, принимаясь за холодную свинину.
— Пробовали. Он осторожный, как черт. Не смог парень к нему подобраться. Долго охотился, но, в конце концов, вернул деньги. Все до последнего доллара.
— И что же ваши ребята?
— Удвоили гонорар. Но парень отказался. Не мой, говорит, клиент. Все правильно, Паша… Этот хмырь на бронированной машине въезжает в подвал дома, специальным лифтом поднимается в свою контору… Такая же система у него дома. Все эти хохмы, когда убийца поджидает клиента в подъезде дома… Для Бевзлина это не подходит. Он не шастает по казино и ночным ресторанам, девочек к нему доставляют тем же путем, каким он пользуется сам… Невозможно даже установить, кто у него бывает…
— Живец нужен, — сказал Пафнутьев.
— Не понял.
— Большая рыба ловится на живца… Так мне сказал один человек. И я все больше убеждаюсь, что он прав. Вези меня, Аркаша, обратно в прокуратуру. Я, можно сказать, пообедал, мы о тобой прекрасно провели время… Поехали, — вздохнул Пафнутьев.