Вшу-уухх…
Не трогай. Оставь его нам. Его и начальника.
Подобно запрограммированной кукле, он вернулся назад. Животный рефлекс пересилил человеческий разум. Степан был уже наполовину зверем. Он подчинялся инстинкту.
Иди к нам. Теперь ты наш собрат. Среди нас тебе будет спокойно.
Взвалив на плечо узел брезента, ходячий бездушный манекен шагнул в темноту.
Шагнул и…
Пропал. Растворился во тьме.
Его манил голос.
Ружье так и осталось лежать между окоченевших ног Семена, помощника бригадира Строева.
…А когда Валька проснулся от непонятной тревоги, он сразу почувствовал: что-то случилось.
Пар вырывался из носа. Навес продувался. Тепло от костра отчего-то не грело. О, как не хотелось разжимать теплые веки! Как снова клонило ко сну! Как не хотелось покидать те сладкие грезы, что убаюкивали любого полярника в лютый мороз. Ты уже мог никогда не проснуться. Но требовал организм: нужно выйти наружу, сходить по нужде. Едва разжимая веки, он уже чувствовал холод внутри навеса.
— Что за… черт, Сёма! Кхры-ыы… — прокашлялся он. — Ты что, забыл про костер?
Повернул голову. В проеме брезента торчали чьи-то, засыпанные снегом ноги. Моргая от конденсата влаги в мешке, Валька спросонья уставился на унты. И тут же узнал их.
— О, ма-ма-а… — вырвался крик.
Строев дернулся в глубоком сне. Заворочался. Высунул нос из мешка. Едва разлепил опухшие веки.
— Чего ты?
— Там… там ноги Семена! — еще не совсем понимая всего ужаса, запнулся Валька.
Спустя три секунды они уже бросились к навесу. Тело их друга лежало окоченевшей ледышкой.
И тут Валька, теряя контроль над собой, дико, безудержно заорал. Темнота откликнулась ему зловещим дыханием ночи.
А где-то там, в черноте, блеснули и хищно растворились два кроваво-красных зрачка. Силуэт вожака стаи отступил в пустоту. Там и пропал.
Вадим Андреевич Строев успел только на миг уловить этот взгляд.
Взгляд безусловного разума.
Глава 5. Степан Поздняков
Наше время.
67-й градус Северной широты.
Седьмой день в снегах вечной мерзлоты.
У них оставалось девять патронов. После исчезновения Степана двое полярников упокоили друга во льдах Заполярья. Они уже знали. Знали, судя по ранам, что Семен стал жертвой убийства. Не волков, а их члена команды. Потом он исчез. Прихватил самое важное из амуниции, и просто исчез. Следы уводили к далеким сугробам. Там и терялись в снегах. Преследовать безумца они не стали. Там волки. Там смерть. Если он в одиночку отважился идти ей навстречу, то это его несомненное право.
А Степан все дальше и дальше удалялся от лагеря. Узел брезента давил плечи, мешал ступать снегоступам, проваливаясь по колена, но бывший нефтяник упорно шел вперед. Его влек чей-то голос, чей-то неведомый разум. Влек, приглашал и настойчиво звал:
Ты будешь среди своих собратьев. Отныне мы вместе. Ты и я — мы Хозяева тундры.
Степан Поздняков шел на этот внутренний голос, не сознавая, что сам является причиной его. Разумеется, никто и ничто не могло его звать со стороны: голос — мерзкий и отвратительный, переходящий в шелест — был просто его больным воображением. Он возникал в голове ниоткуда и пропадал никуда. Лишь омерзительный шорох оставался в сознании: Вшу-уухх…
И, подчиняясь больному рассудку, он брел навстречу своей судьбе. Почему он убил Семена? Почему напал? Почему, наконец, не остался в команде?
Останавливался, проваливаясь в снег под тяжестью груза. Задавал вопросы себе, и сам отвечал, уже в голос:
— А потому, что он был враг. Этот Семен и этот мальчишка. Они были враги для меня.
Вытирал рот рукавицей. Оглядывался назад. Среди черных сугробов едва мерцали два огонька. Это были костры, которые могли с минуты на минуту угаснуть. Поддерживать огонь стало некому, а двое полярников — старший и младший — спали в мешках, провалившись в теплые сладкие грезы.
Светила луна. Он шел наугад. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Он разговаривал:
— И почему я забыл взять ружье? Нож прихватил, ракетницы тоже. А ружье взять забыл?
И тотчас сам себе отвечал:
— Оно валялось у трупа. И страшно было взять его в руки. И надо было собрать остальные вещи. Меня ждут. Меня желают видеть. Где-то там. Впереди!
Набухшими веками он прикрывал от мороза глаза. Потом открывал — и глядел и глядел. Замирал, прищуриваясь. Один раз показалось, где-то там, за сугробами, метнулась чья-то огромная тень. Два красных зрачка следили за ним. Потом они скрылись во тьме. Растворились, пропали.