Выбрать главу

Умка, не слушая нас, отрешенно спит у ног хозяина.

…Иду домой через голое, вытаявшее из-под сугробов кладбище, к церкви привезли кого-то отпевать. Гроб большой, непривычного, болотно-зеленого цвета. За кладбищем – мостки через овражный, широко разлившийся зловонный ручей. В уме стоит чудесный дом, где никогда не спят, и опять – так ярко, будто я вырос в этом доме, и душа устала от бессонницы, заглядывающей во все пазы. Не идет из ума и фантастическая родословная – с двенадцатого века, от печенега до нынешних времен. В лице рассказчика, одутловатом, особенно в его носе, пригнутом немного, теперь уже ясно я различаю что-то степное, азиатское. Вся история русская прошла за эти десять колен, которые насчитывает в своей родовой Коля Умный. Не зря он не снимает и своего шлема, издали похожего и на шлык степняка-кочевника, и на монашеский куколь, и на тот гребенчатый колтун, с каким изображали бесов книжные скорописцы.

Спускаюсь с кладбищенского пригорка по колеистой улице к равнодушным многоэтажкам, над которыми в сумеречном небе летают галки с воронами, и кажется, что это не надоевшая будничность, а окрестность огромной раскрытой книги – вдали она туманеет, обрывается в ничто. Овраг, заросший кустами и бурой осокой по ручью, черная земля, общипанные березовые ветки в небе, а дальше – ветхая ли это бумага или бездна? И в ней сокрыт некто, никогда не спящий, пишущий и читающий эту невидимую книгу, глядящий в нее и, значит, в твое сердце. Ты – образ, заключенный в эту книгу, где они живут, сны земли, бродят в одиночестве. Это мир вечный, но не такой, как Христова евангельская золотая вечность. Это её тень, отслоек – тут в странных случаях распинают святого человека на заборе, а молодица сжигает в печке свой крест, чтобы больше не страдать. Коля Умный сам словно растворяется душой в своих сказках. От брезентового рубища его одежды, от застиранных рубашек и почерневших от сажи занавесок – эта вялая трава, эти разъезженные колеи кладбищенской улицы, выходящие на пустырь, и такая же серая, как старые тряпки, вода луж. И лицо его сквозит, тает, глаза повисают в опустевшем после прошлогоднего еще листопада воздухе – и тысячелетний уездный мир точно наполняют своим светом, подмолаживают, оживляют – в мире вдруг распахивается нездешнее, стерегущее, странное, что сулит впереди еще много всяких чудесных и ужасных случаев: ведь Россия только за минувшие страшные гонения на христиан (как я и сам читал недавно) может исчезнуть, все лучшие люди ее, вписанные в книгу живота, давно уже взяты на небо, а мы, последние, всё бытуем, как их отслойки или двойники, в своем земном одиночестве.

Наши встречи

Алексей КОТОВ. Как стать писателем, или В поисках «формулы таланта»

Интервью

И.В. Уважаемый Алексей Николаевич, во-первых, я не могу не улыбнуться и не спросить, неужели Вы и в самом деле знаете, как стать писателем? Во-вторых, поскольку Вы настаивали именно на этой теме для беседы, и у меня невольно зародилась мысль о том, что…

А.Н. Что я придумал какую-то хитрость, чтобы заинтересовать читателя? Но тогда все будет слишком просто и, мягко говоря, не совсем честно. Не стоит обманывать читательских ожиданий.

И.В. Что же, звучит обнадеживающе. Кстати, Вы сами знаете, как стали писателем?

А.Н. Мои знания о себе самом субъективны и, я уверен, не совсем точны. Но что еще хуже, я опасаюсь, что они будут неинтересны другим людям.

И.В. А что Вы знаете о других писателях?

А.Н. Меньше, чем о себе. Да и вообще, я думаю, что даже отличное знание биографии писателя мало чем может помочь в решении того вопроса, который мы с Вами взялись рассматривать.

И.В. Снова хочется улыбнуться: тогда как же Вы будете «раскрывать тему»?

А.Н. Понимаете, в чем дело, Ирина Владимировна, если целью нашего поиска являются только лишь физические способы переделки среднестатистического гражданина в писателя, то нам не остается ничего другого, как заняться черной магией. Ну, например, сварить на медленном огне кусок бумаги в чернилах и продавать это варево в бутылках из-под «Кока-Колы» или попытаться сделать настойку из перьев на лошадиных перышках Пегаса…

И.В. Иными словами, Вы все-таки не верите, что человека можно научить быть писателем?