А.Н. Верю. Любой человеческий мозг, пусть даже не очень умного человека, гениален в силу своей природы. Но я не люблю и не верю итогам человеческой магии.
И.В. И Вы, насколько я понимаю, хотите предложить не «магическое варево», а что-то другое?
А.Н. В общем, у меня в голове почему-то вертится старая-старая политическая формулировка типа «он выбрал свободу». Помните такую?.. Она была довольно популярна во времена «холодной войны» и вешалась на перебежчиков как всё объясняющая бирка.
И.В. Да, слышала о таком. Но если у Вас в голове вертится, что кто-то «выбрал свободу», то мне вдруг вспомнился пушкинский «кот ученый» у дуба. О какой свободе Вы говорите, Алексей Николаевич?.. Кто ее выбрал? Вы?.. Но когда Вы ее выбрали, ведь мы только начали разговор. Может быть, «кот ученый» просто соскользнул с дерева?
А.Н. Я понимаю Вашу иронию, но, уверяю Вас, что никуда я не соскальзывал. И хотя траектория падения кота с цепи на дубе есть кратчайшее расстояние между двумя точками, всё-таки это еще не свобода, а всего лишь метод достижения приземленной цели. А вот творческая свобода, пусть даже только кошачья, включает в себя выбор между «налево» и «направо», между песнями и сказками. Это, во-первых, а во-вторых, эти песни и сказки не обязательно могут получиться хорошими, если не использовать магию в допустимых дозах…
И.В. Простите, в каких таких допустимых? С одной стороны, Вы только что сказали, что не любите и не верите магии (то есть считаете, как я понимаю, например, школу для волшебников «а ля Гарри Поттер» нехорошим делом), а с другой – вдруг говорите о каких-то «допустимых дозах» магии…
А.Н. Магизм может быть разным. Например, тот, который создала на страницах «Гарри Поттера» Джоан Роулинг, это магизм сказки, и я не вижу в нем ничего дурного. Писатель всегда, в большей или меньшей степени, сказочник, и если он перестает быть им, то он попросту перестает быть писателем вообще. Это первый и наиболее безобидный вид магизма. Второй вид – магизм собственно литературного искусства. Помните, мы говорили с Вами о «Технике литературы»?
И.В. В общих чертах. Вы утверждали, что гайдаевские типажи «Труса», «Балбеса» и «Бывалого» придумал вовсе не Гайдай. Они – фактически вечны, их можно найти даже в «Робинзоне Крузо». Они – и есть основа «техники литературы»…
А.Н. Поправлю: технологичности литературы.
И.В. Я думала, что Вы просто хотели поделиться опытом…
А.Н. Кто знает, может быть, не только опытом, но и страхом. Возможно, я в чем-то ошибаюсь, но если наука началась с магии (ну, например, как астрономия с астрологии, а химия с алхимии), то в литературе все происходит наоборот.
И.В. То есть литературная «магия» начинается с некой «техники»?
А.Н. С «техники литературы». Из забавного плюшевого медвежонка – в данном случае, систематизированного писательского опыта (уверяю Вас, не только моего) – можно при желании вырастить чудовище.
И.В. Стоп-стоп-стоп!.. Алексей Николаевич, давайте все расставим по своим местам, чтобы не запутать читателя. Да, когда-то мы беседовали с Вами о «технике литературы». И мне казалось, что Вы относились к этой «технике»… немного снисходительно. Кажется, Вы сравнивали её с умением скульптора держать в руках резец. А «Труса», «Балбеса» и «Бывалого» Вы называли «векторными типажами», которые помогают создавать, если так можно выразиться, психологический объем текста на контрастах характеров… Вы находили эти «векторы» даже в «Войне и мире» Льва Николаевича Толстого. Теперь же Вы говорите о каких-то «чудовищах». Извините, но что изменилось?
А.Н. Ничего. В данном случае мы рассматриваем с Вами виды магизма, которые используют в литературе, и говорим о втором из них. Я по-прежнему не вижу в «технике литературы» ничего дурного, если пользоваться ею достаточно аккуратно. Например, «техника» отлично работает как некий «костыль», когда писатель «споткнулся», но если ею пользоваться постоянно, пытаясь подменить писательскую интуицию, писатель превращается в графомана.
И.В. Задам вопрос иначе: тогда чего Вы боитесь? Или есть еще и третий вид магизма?
А.Н. Уверен, что да. Мы все слышали такое выражение: «жить в век скоростей». Но скорости становятся все больше и ни у добра, ни у зла нет времени на беседу с человеком. Важность результата убивает процесс – и беседа (я имею в виду чтение книги как беседу автора и читателя) превращается в процесс промывания мозгов…