— Джентльмены, могу я спросить, почему вы ко мне приближаетесь?
— Вчера ночью пропал человек. Ты случайно ничего об этом не знаешь?
— Мужчины, как поезда. Если вы пропустили один, то просто садитесь в следующий. В конце концов, они все начинают смешиваться, поэтому вам придется быть более конкретным.
Его губы кривятся под густыми усами.
— Его зовут Эврин.
— Звали.
Два моих ножа находят пристанище в их горлах, и я бросаюсь вперед, чтобы вытащить их, пока толпа кричит, а несколько женщин падают в обморок. Я запрыгиваю на стол и бегу по рынку, перепрыгивая с поверхности на поверхность. Безделушки падают на пол, поддельные драгоценности раздавливаются моими ботинками, а шарфы летят позади меня, как перья на ветру. Толпа слишком густая, чтобы пробраться сквозь нее как следует, и я обнаруживаю, что Саския борется с охранником, следующим по ее пятам.
Не думая о последствиях, я наклоняюсь и бросаю бутылку рома в костер, посылая обжигающее пламя в навес над этой частью рынка. Огонь быстро распространяется. Все внимание на мне, но, по крайней мере, оно не на Саскии. Я едва уворачиваюсь от стрелы, когда спрыгиваю с последнего стола, лихорадочно ища лучший путь к отступлению, но улицы здесь такие маленькие и узкие, что это все равно, что пытаться преследовать шмеля в лабиринте.
— Немедленно остановись! По приказу короны! — кричит страж, несясь ко мне. Боги, если бы он только знал иронию этого заявления. Я в нескольких секундах от того, чтобы метнуть еще один нож, оплакивая его потерю, потому что знаю, что у меня не будет времени его вернуть, когда кто-то позади меня сбивает стража одним из своих.
— Что случилось со всей этой скрытностью, маленькая тень?
— Твое присутствие, должно быть, заразило меня. — Я улыбаюсь, бегу к Кейдену и Райдеру, пока за нами следуют несколько стражей. Мы петляем по переулкам, на которых, к счастью, нет столиков, но они все равно настолько чертовски переполнены, что мы тратим больше времени на то, чтобы проталкиваться сквозь людей, чем бежать. Единственная милость в том, что охранников постигла та же участь, что и нас. — Где третья форма?
— Спрятали ее в гостинице, чтобы не привлекать внимания, таская с собой, — пыхтит Райдер. — Но теперь они будут хотеть, чтобы мы были обвинены в убийстве!
— Они уже получили представление об этом от Эврина!
— Ты помнишь его имя? — невозмутимо спрашивает Кейден.
— Сейчас не время, — рычу я.
Мы срезаем угол, на мгновение теряя стражу и убегая вдоль канала. Мы не можем бежать в гостиницу и выдавать наше единственное безопасное место в королевстве. Наши возможности уменьшаются с каждой минутой. Приказы выкрикиваются на каждой улице в нашем районе, и образ подземелья всплывает в моем сознании, прежде чем я сжигаю его и позволяю пеплу развеяться, пока я бегу.
Кейден ведет нас вниз по ступеням к каналу, оглядываясь вокруг, прежде чем забраться на гладкую черную лодку и развязать узел, который крепит ее к причалу. Райдер надевает на голову меховую шапку, а я заворачиваюсь в одеяло, чтобы прикрыть волосы и кожу. Кейден надевает темно-бордовый плащ, скорее всего, оставленный владельцем, и отталкивается, гребя под мостом с армией стражников, которые ищут нас.
Мы плывем внизу, используя каменные столбы, чтобы спрятаться, пока не станет безопасно двигаться. Я плотнее заворачиваюсь в одеяло. Теперь, когда мы не двигаемся и сидим над водой, настолько холодной, что лед покрывает части моста, невозможно не чувствовать, как влажный холод просачивается в мои кости.
Кейден говорит первым.
— Лично я считаю достойным восхищения быть разыскиваемыми в королевстве как вор, убийца и принцесса.
— Только ты можешь считать это достижением, — ворчит Райдер.
* * *
Пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два...
Я смотрю на то же небо, что и в детстве, запертая в темнице, считаю те же звезды, но чувствую, что я совсем другой человек. Может быть, это механизм адаптации, но когда я думаю о себе в детстве, мне кажется, что я смотрю на себя. Мой разум, зеркало, и я презираю свое отражение.
Лунный свет танцует поперек канала, выступая для королевства, которое этого не заслуживает. Мои пальцы онемели от того места, где они сжимают край крыши, но хотя холод может пронзить мою кожу тысячами отдельных жал, он все равно не может ошеломить меня. Я сделала все возможное, чтобы успокоить своих драконов, зная, что связь активна, по тому, как мои глаза светились в отражении моего ножа, желая предложить им чувство комфорта. Но как только я отпустила нашу связь, чтобы дать им отдохнуть, слишком много эмоций нахлынули на меня одновременно.
Гнев. Отчаяние. Одиночество. Тоска. Беспомощность.
Я бы подумала о прыжке, если бы сидела так высоко, когда была моложе, но я выжила, потому что моя любовь к драконам и надежда построить свою жизнь горели ярче, чем весь Имират. Но иногда пламя угасает, и вырвать себя из оков разума нелегко.
Окно со скрипом открывается, и кто-то садится рядом со мной, его ботинки болтаются рядом с моими.
— Тебе следует отдохнуть, — говорю я.
— Я чувствовал запах горящего дерева изнутри. — Кейден постучал пальцем по моей голове. — Эл?
— Мм-хмм.
— Отвернись от него, — его голос мягок.
— Я не могу. — Мои глаза прикованы к черным зубчатым скалам, которые больше похожи на крепость, чем на замок, и к белым статуям драконов, окаймляющим тропу к главному входу. Я делаю судорожный вдох и закрываю глаза только тогда, когда они снова начинают гореть. — Ты видел драконьи факелы? Или драконьи знамена, украшающие главную дорогу?
Краем глаза я вижу, как он кивает.
— Я сорвал некоторые, когда смог.
— Спасибо, — бормочу я, подталкивая его голень ботинком. Но золотая вспышка, которую он выстрелил в меня, быстро угасает, и я снова окружен тьмой, окруженная Имиратом. Я чувствую себя в ловушке, как тогда, когда амулет показал мне мою камеру. Находясь здесь... кажется, что я не могу дышать. Зубчатые края замка пронзают мою душу, разрывая стежки, которые я сшила после того, как ушла.
Он скользит рукой мне под волосы и гладит пальцами верхнюю часть моей шеи.
— Не погружайся в свой разум, если только ты не берешь меня туда с собой.
Сломанный смех трещит в моей груди. Он пустой и выкованный осознанием того, что Кейден Велес у меня под кожей и в моем разуме, и я не хочу его вытаскивать. Я позволяю ему откинуть меня назад, пока мы не оказываемся лицом к луне и звездам, двум вещам, которые всегда приносили мне утешение.
— Ты любишь ночь, — говорит он.
— Да. — Прошло несколько минут молчания, но его терпение достойно восхищения. Слишком много воспоминаний поглощают меня, может быть, поэтому некоторые из них выплескиваются наружу. — Я считала звезды, и до сих пор считаю, но это началось, когда меня заперли в темнице. В камне была маленькая полоска, как раз достаточная, чтобы видеть сквозь нее, если закрыть один глаз. Это давало мне возможность сосредоточиться на чем-то, кроме боли.