Когда я окончательно отказалась от попыток заснуть и поднялась, чтобы подготовиться к новому дню, мои глаза выглядели запавшими, а щеки – бледными. Почти как в первые недели после того, как меня подстрелили.
Я собрала чемодан, поставив его у двери, готовая оставить Вегас позади после утренней встречи за завтраком. Затем еще раз проверила, все ли документы и фотографии в моей сумке, и направилась в кафе на первом этаже отеля.
Глянцевая поверхность дверей лифта отразила мне совсем другого человека, чем тот, что вчера носил сверкающее коктейльное платье. Я даже не напоминала профессионального игрока в дартс, которой была во время турнира. В этом отражении я видела ту Сэди, которую знала лучше всего: в джинсах, клетчатой рубашке и потертых ковбойских сапогах. Шляпа осталась наверху, в номере, но даже без нее я выглядела как типичная фермерская девчонка. Точно не та изысканная модель или актриса, каких обычно можно было встретить в «Крепости».
Две девушки в противоположном углу лифта идеально вписывались в это место. Они в тысячу раз лучше подходили бы Рэйфу Маркесу, чем двадцатитрехлетняя девчонка с фермы. Хотя, возможно, в этом и заключалась вся фишка для него. Как будто какая-то провинциалка из Теннесси могла разбавить его коллекцию женщин.
Я покачала головой. Он не моя забота. Не важно, почему он согласился на мой вызов и почему потом выкинул меня. Я не позволю этому поколебать мою уверенность. Я – далеко не провинциалка. Я – владелица бизнеса. Участница мирового рейтинга по дартсу.
Я расправила плечи, когда двери лифта открылись, подняла подбородок и уверенной походкой направилась к французскому кафе на противоположном конце казино, подальше от пиано-бара.
Когда я назвала свое имя хостес, она сообщила, что мой собеседник уже прибыл. Впервые с момента, как я организовала эту встречу, меня кольнуло легкое беспокойство. Джиа бы возненавидела саму мысль о том, что я встречаюсь с Лоренцо Пьюзо в одиночку, но я была настроена довести наше расследование до конца, пока находилась здесь. Встреча проходила в общественном месте. Ничего плохого случиться не могло.
И все же, когда хостес провела меня через белоснежные кованые столики и мягкие скамейки к столику на веранде, мои ладони вспотели.
Жара ударила в лицо. Лас-Вегас в июле – это зной и сухость, а над патио уже вовсю работали охлаждающие распылители, создавая легкую радужную дымку вокруг узорчатых зонтов.
Когда мы подошли к столику, мужчина лет сорока поднялся, чтобы поприветствовать меня.
На нем был идеально сшитый костюм, напоминавший мне о Рэйфе. Высокий лоб, массивный итальянский нос, глаза почти такого же цвета, как густые черные волосы. Он был ниже шести футов, но в нем чувствовалась сила, заставляющая окружающих обращать на него внимание.
На мизинце красовался массивный золотой перстень с печаткой, на запястье – часы Patek Philippe.
Богатство и привилегии буквально кричали о себе.
Он выглядел точь-в-точь как телевизионный стереотип мафиозного босса, и я едва сдержала ухмылку от этой мысли.
— Мисс Хатли, приятно наконец-то увидеть лицо, стоящее за этим именем, — сказал он, протягивая руку.
Когда я вложила свою в его, он перевернул ее, галантно поцеловав костяшки пальцев, прежде чем отпустить.
Но я не почувствовала ни искры, ни бушующего пламени, которое свело меня с ума прошлой ночью. И я была почти уверена, что это никак не связано с тем, что Лоренцо, возможно, мой дальний родственник в каком-нибудь четвертом поколении. Просто тот самодовольный ублюдок, что вышвырнул меня вчера, до сих пор спалил мои нервные окончания, и я еще не успела их залатать.
— Взаимно, мистер Пьюзо. И пожалуйста, зовите меня Сэди.
— А вы тогда должны называть меня Лоренцо, — улыбнулся он, отодвигая мне стул и дожидаясь, пока я сяду, прежде чем занять свое место.
Прежде чем я успела взять меню, рядом возник официант, перечисляя спецпредложения и спрашивая, что принести мне из напитков.
Когда он удалился с нашим заказом на кофе, я взглянула на Лоренцо и заметила, как он внимательно меня изучает, и это заставило что-то неприятно сжаться внутри.
Он расспрашивал, как мне Лас-Вегас, бывала ли я здесь раньше, какие у меня планы. Невинные разговоры ни о чем.
Вежливые вопросы, на которые я отвечала столь же незначительными вопросами о его жизни в Вегасе.
Но он уклонялся от ответов, будто я пыталась вытянуть из него государственные тайны.
В его движениях и речи было что-то слишком гладкое, не совсем нормальное. Казалось, он делал все, даже не напрягая ни одного мускула. Я не была уверена, что он хоть раз моргнул за все время, пока мы сидели за столом, и от этого нервы натянулись еще сильнее.
Когда нам принесли завтрак, и я разрезала пикантный креп, он сказал:
— После того как вы со мной связались, я порылся в старых семейных альбомах, чтобы посмотреть, что смогу найти, а потом обсудил ситуацию со своей двоюродной бабушкой.
— И что вам удалось узнать? — спросила я, не сумев сдержать в голосе волнения.
Вся эта поездка на Западное побережье началась с находки, сделанной мной на чердаке дяди Фила после его смерти. Я тщательно перебирала вещи, накопившиеся там за столетие, исследовала и оценивала каждую, чтобы семья могла решить, что с ними делать.
Когда я добралась до сундуков с реквизитом из старых фильмов, которые наши прадедушка Гарри и прабабушка Кэролин привезли с собой после работы в голливудской студии, я чуть было не отложила их в кучу для пожертвований. Но что-то меня остановило.
Возможно, мысль о том, как они отказались от своей мечты, чтобы вернуться в Теннесси, растить ребенка и работать в семейном баре, показалась мне слишком близкой. В любом случае, я решила уделить этим вещам больше внимания.
Когда я нашла бархатный мешочек с набором драгоценностей, которые наша семья всегда считала искусной подделкой, я поступила так же, как со всеми остальными находками — начала с обратного поиска изображения.
Это было не многоуровневое ожерелье, не браслеты и не серьги, а тиара, на которую я наткнулась в статье под названием «Самые роскошные украшения культовых фильмов». Джемма когда-то одолжила ее съемочной группе, когда они снимали фильм в Уиллоу Крик.
Но что меня действительно поразило, так это то, что весь комплект также использовался в фильме 40-х годов.
Под изображением гламурной актрисы тех лет, увешанной драгоценностями, значилась сноска: редкие калифорнийские алмазы, предоставленные частной коллекцией.
Та же формулировка о частной коллекции была указана и под снимком тиары Джеммы.
Увидев это в фильме, над которым, возможно, работала моя прабабушка Кэролин, я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, словно кто-то прошелся по моей могиле.
Меня охватило нехорошее предчувствие: а вдруг эти драгоценности были чем-то гораздо большим, чем мы себе представляли? Чем-то, что следовало бы хранить в сейфе, а не в бархатном мешочке в сундуке на чердаке.
Я отнесла их в местную ювелирную лавку, и ювелир буквально задрожал от восторга. Он сказал, что камни — это бесценные желтые и белые алмазы из редкой калифорнийской шахты, которая больше не существует.
В своих платиновых и золотых оправах арт-деко эти украшения стоили сотни тысяч долларов.
Когда первый шок прошел, в голове закрутились мысли о том, как мы могли бы использовать эти деньги, если продадим их. Чем мы могли бы помочь нашему городу и общине. Как могли бы отметить свое наследие.
Как, возможно, и я, и прабабушка Кэролин смогли бы вернуть себе часть мечты, от которой когда-то отказались.
Но за мечтами последовали сомнения.
Как Кэролин могла позволить себе такие украшения? МакФлэнниганы никогда не были миллионерами. И если у нее было что-то настолько ценное, почему она не продала их в тяжелые времена?
Эти вопросы заставили меня углубиться в старые семейные альбомы, Библии и документы, пытаясь узнать больше о ней и Гарри.