Когда система выдала результаты, по телу разлилось облегчение. Она была именно той, за кого себя выдавала – самой младшей из семьи Хатли, владелицей бара в каком-то маленьком городке в горах на северо-востоке Теннесси.
Дата рождения и фото на её водительских правах подтвердили, насколько она молода. Слишком молода для меня. И уж точно слишком молода для Пьюзо, который был старше меня ещё на пять лет.
Так зачем она с ним встречалась? Где они могли познакомиться?
Не представляю, чтобы он захотел вложиться в маленький бар в Теннесси, который едва держится на плаву. Это совсем не в его стиле. Но почему, чёрт возьми, меня это вообще волнует?
Испытав отвращение к самому себе, я закрыл приложение и вернулся к календарю.
Сначала разберусь с операционным менеджером и цветами. Затем – видеозвонок с менеджером по операциям на Дальнем Востоке. Нужно обсудить дела в клубах в Японии и Сингапуре. Сейчас в Токио середина ночи, но мой бизнес почти не спит. Как и город, который я сделал своим домом. Как и я сам. Обычно меня это устраивает. Держит занятым. Заполняет пустоту. Но сейчас наверху ждала Фэллон. И когда она здесь, я всегда стараюсь закончить пораньше, чтобы уделить ей максимум времени. Этот визит не был запланированным. Но я всё равно сделаю всё, чтобы побыстрее закончить дела и не оставлять её один на один с её мыслями, тревогами и болью.
♫ ♫ ♫
Когда я вернулся в пентхаус днём, место насквозь пропахло пиццей, и меня тут же скрутило от отвращения. Это была одна из тех немногих вещей, которые я терпеть не мог, и Фэллон об этом знала. Это был её способ наказать меня так же, как я наказал её, заперев в номере.
Она лежала на диване, укрывшись одеялом из своей спальни. Открытая коробка из-под пиццы стояла на стеклянном журнальном столике, оставляя жирные пятна и крошки на идеально чистой поверхности. Банка газировки оставила круглый след рядом с двумя другими, уже запачкавшими стекло. Я стиснул зубы от её намеренной небрежности.
Как только я шагнул в гостиную, Фэллон приподняла бровь, в точности, как делал я, подняла банку, сделала длинный глоток, а затем с громким стуком поставила её обратно. Она провоцировала меня, вызывающе смотрела, ожидая, что я отреагирую на беспорядок, который устроила специально, зная, как я ненавижу подобное.
Вместо этого я снял пиджак и аккуратно перекинул его через спинку кресла, затем присел рядом с ней на диван. Пришлось немного отодвинуть одеяло, но мне хотелось быть ближе к ней. Хотелось хоть как-то достучаться до неё. Хотелось закрыть ту пропасть, которая становилась всё шире между нами.
Я взглянул на экран телевизора. На паузе застыла сцена – двое подростков целуются. Чёрт, как же мне это не нравилось.
— Что смотришь? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально.
Она фыркнула.
— Теперь ты будешь указывать мне, что можно смотреть, а что нет? Ты раньше был тем, с кем можно повеселиться.
Раньше – да. Но только потому, что я отчаянно пытался создать как можно больше хороших воспоминаний за то короткое время, что мы проводили вместе каждый год.
— Я не могу просто спросить, не имея в виду ничего лишнего?
— Баффи – истребительница вампиров, – нехотя ответила она.
Теперь моя очередь была приподнять бровь. Я знал этот сериал, но только по названию. У него была целая армия фанатов, но он никогда меня не интересовал. Тем более когда выходил в эфир – тогда мне было не до телевизора. Жизнь на ранчо всегда оставляла слишком много дел, которыми хотелось заниматься больше, чем смотреть шоу.
— Почему вдруг ты решила смотреть сериал, который старше тебя?
— Она – оторва, – ответила Фэллон и бросила на меня взгляд, будто ожидая, что я осуждаю её за грубость. Когда я ничего не сказал, она продолжила:
— Её отец не присутствует в её жизни, мать ничего не замечает, занята своими проблемами. Но Баффи это не останавливает – она убивает вампиров и защищает весь мир.
Я едва сдержал смешок, слишком хорошо видя параллели, которые она провела между собой и героиней.
— Было бы неплохо узнать, что ты не разговаривала с матерью вчера вечером, – сменил я тему.
— Ты хоть понимаешь, сколько времени ей понадобилось, чтобы вообще заметить, что меня нет? – горько бросила она.
Слишком долго.
— Ты не можешь осознать, через что ей приходится проходить. Возможно, когда-нибудь ты полюбишь кого-то так сильно, что он станет для тебя словно часть тела, которого тебе всегда не хватало. Тогда ты сможешь это оценить. Но по-настоящему ты поймёшь её только, если, не дай Бог, этот человек исчезнет из твоей жизни. И даже тогда… – я с трудом сглотнул, – ты, возможно, не поймёшь до конца. Потому что Спенс и Лорен… они любили друг друга с тех пор, как в детстве играли в догонялки в амбаре. Они провели жизнь, любя друг друга.
Фэллон закатила глаза.
— Да-да, я слышала эту историю тысячу раз. Но, похоже, мама не так уж и любила Спенса, раз переспала с тобой!
Я не был уверен, что её больше отталкивает – сама мысль о том, что у нас с Лорен был секс, или ощущение, что это было предательством по отношению к Спенсу.
Мне вообще не хотелось обсуждать с дочерью тему секса. Но она смотрела его по телевизору, наверняка читала о нём, и точно обсуждала в школе.
Даже спустя годы эта запутанная ситуация с её происхождением наверняка стала для неё ещё сложнее в свете всей новой информации, которая сваливается на подростков, и тех сигналов, которые посылают их гормоны.
— Мы все совершали ошибки, – тихо сказал я. – Но ты никогда не была одной из них.
— Спенс не совершал, – твёрдо ответила она.
— Даже Спенс, – произнёс я, подавляя ту боль, которую всегда причиняло мне её преклонение перед братом.
Она упрямо покачала головой.
— Он разорвал отношения с твоей матерью и оставил её с разбитым сердцем. Только когда он узнал о нас, он признал, что это была ошибка, и пожалел, что не может её исправить.
Фэллон отвернулась, ковыряя одеяло ногтями, покрытыми ярко-бирюзовым лаком. Она была девочкой. Подростком.
А я не знал, что с ней делать.
Когда она была маленькой, всё было проще. Я мог купить ей игрушку, мороженое, сводить в кино, в парк развлечений или на пляж. Мы строили замки из песка, ели сладости, пока нас не начинало тошнить, а когда она подросла, вместе учились серфингу.
Теперь же она хотела того, чего я не мог ей дать.
Она хотела вернуть Спенса. Я бы с радостью обменял свою жизнь на его, если бы мог. Эта мысль чуть не лишила меня дара речи. Я так долго старался не думать о брате, что было трудно принять простую правду: он должен был выжить. Не я.
— Конечно, ты так скажешь, – произнесла Фэллон, взглянув на меня с холодной яростью. – Ты бы с удовольствием свалил всю вину на него. Ты ненавидел его.
— Всё не так просто, – сказал я.
Но она проигнорировала мои слова.
— Разве не поэтому ты заставил меня звать его Спенсом, а не папой? Потому что ненавидел, что он был для меня большим отцом, чем ты когда-либо был?
Метко.
Я попал в эту ловушку, которую сам же и расставил.
Сделал ли я это нарочно? Использовал ли свою дочь как оружие против брата и её матери? Возможно. Я слишком долго жил с этой болью. Да и сейчас, когда дело касалось семьи, во мне всё было запутано и сломано.
— Твоя ненависть ко мне не вернёт его, – сказал я как можно мягче. – Но если это помогает тебе, я готов стать твоей мишенью. Готов быть тем, кем тебе нужно.
Её губы чуть приоткрылись, а в глазах мгновенно заблестели слёзы. И они причинили мне боль куда сильнее её обвинений.
Она сглотнула, затем быстро взяла себя в руки, и эта решительность вызвала во мне гордость.
Голос её был твёрдым:
— Я уже сказала тебе, что мне нужно. Оставить ранчо. И доказать, что Спенса убили.
Мой график и так полетел к чертям из-за того, что завтра мне пришлось везти её домой. Оставаться на ранчо ещё неделю означало разрушить его окончательно.
Но я сделаю это.
Я сделаю это и раз и навсегда закрою для Фэллон этот вопрос.