Я сел на валун рядом с ней, убеждая себя, что не прикоснусь к ней. Не притяну её к себе, чтобы снова ощутить вкус мёда и бурбона. Она была не моя. Скорее всего, она была врагом. Но что-то внутри меня с яростью протестовало против этой мысли.
— Нашла, что искала? — спросил я, тщательно контролируя голос.
— Ночь была мирной, пока ты не появился, — ответила она, и я знал, что речь шла не только о нашем разговоре у водопада.
— Чего он от меня хочет? — спросил я. Меня всё это выматывало, но я не дал себе права показать ни усталость, ни разочарование от того, что она оказалась в компании моего врага.
Я рискнул снова взглянуть на неё, и лунный свет высветил каждую эмоцию на её лице. Брови нахмурены от непонимания, но она всё равно пульсировала жизнью, светилась изнутри, как светлячок.
Она была великолепна. Ошеломляюще красива. Ослепительный всплеск чистой энергии. Если бы во мне было хоть капля художественного таланта, я бы написал её портрет прямо здесь, такой, какой она была в этот момент, и повесил бы его над камином в библиотеке. И даже если бы на ней не было ни бриллиантов, ни бального платья, она легко затмила бы прабабушку Беатрис, пленяя каждого, кто посмотрит на неё.
Глава 11
Сэди
Лицо Рэйфа оставалось в тени, освещённое лишь лунным светом, струившимся позади него. Я задумалась: если бы я видела его лучше, были бы его глаза полны ледяного презрения, которое он так мастерски скрывал, или же в них мелькнула бы боль и злость, прежде чем он вновь взял себя в руки? В любом случае, это выбивало меня из равновесия. Его пристальный взгляд. Череда эмоций, или их отсутствие, которые он направлял на меня.
С того самого момента, как мы встретились, он умел нарушать мой покой. Мне наконец удалось немного восстановить его после конфликта в доме — я просто сидела здесь, наблюдая за мерцающими звёздами и прислушиваясь к звукам дикой природы вокруг. Но теперь мои чувства снова были в хаосе — лишь потому, что он находился всего в нескольких шагах.
Моё желание смешивалось с неуверенностью. Я не понимала, почему он решил, что я работаю с Лоренцо, пытаясь его разрушить. И уж точно не понимала, почему, даже зная, что он считает меня врагом, моё тело всё равно жаждало его. Всё ещё хотело ощутить твёрдые, властные губы, вновь испытать тот головокружительный порыв, который я ощутила в его пентхаусе. Всё ещё хотело той разрядки, которую он обещал, но так и не дал.
Я не могла контролировать свою реакцию на него, но, по крайней мере, могла попытаться изменить его мнение обо мне и о возможном родстве с Лоренцо.
— У меня нет ни малейшего представления, чего Лоренцо хочет от тебя. Я не знаю, что между вами произошло, из-за чего вы так ненавидите друг друга, точно так же, как я не знала, что ты связан с Харрингтонами. Я здесь по личным причинам, которые вообще не касаются тебя.
Он не ответил. Ни звука, ни вздоха, ни даже презрительного смешка, но я знала — он мне не верит. В конце концов, если бы я действительно была с Лоренцо заодно, разве стала бы я в этом признаваться?
— Послушай. Я не знаю, во что вляпалась, но это всё, что я сделала — случайно оказалась в ситуации, в которой ничего не понимаю. Если бы я знала, что снова тебя встречу, я бы не стала заигрывать с тобой в баре и уж точно не согласилась бы пойти в твой пентхаус. Мне нужна была одна ночь удовольствия. И только.
— В это трудно поверить, — сказал он. Голос его был низким, глубоким, но не злым. Скорее усталым, словно он только что выиграл битву, но не ощутил при этом ни радости, ни облегчения.
— Я даже не понимаю, почему ты здесь, — продолжила я. — Ты сказал, что это твоя собственность, но твоя фамилия Маркес, а не Харрингтон, верно? А после воскресенья я узнала, что у тебя есть дочь, но тогда я её не видела. Я не знала, что это та самая девочка с фотографии на сайте, где были Лорен и Спенсер. Я думала, она их ребёнок.
— Фэллон — моя, — его голос был твёрдым, не допускающим возражений. В нём звучала такая собственническая уверенность, что моё тело тут же снова на неё откликнулось. Я тоже хотела принадлежать ему, пусть даже на одну ночь. — Это долгая и сложная история. Если коротко — мы с братом любили одну и ту же женщину. В конце концов, он победил. Но у нас осталась Фэллон, и это была самая настоящая победа.
Любовный треугольник, значит. Братья, сражавшиеся за одну женщину. На бумаге и экране это выглядело романтично, но в реальной жизни было болезненно — особенно если ты оказался проигравшим. Я не могла представить, что Рэйф мог что-то потерять. Тем более женщину. Я, конечно, никогда не встречала Спенсера, но не верилось, что кто-то мог бы предпочесть его Рэйфу — с его силой, властью, необузданной харизмой. Мне и сейчас было трудно справляться с эмоциями, даже после его жестокости. А если бы он боролся за меня? Если бы его целью было завоевать меня любой ценой?
Тогда я бы точно не смогла сопротивляться.
Опасный. Притягательный. Соблазнительный.
Возможно, это даже к лучшему, что он вдруг возненавидел меня. Может, это единственное, что поможет мне продержаться, пока мы будем в одном доме. Я сглотнула, заставляя себя сосредоточиться на главном — почему он здесь и что мне нужно сделать, чтобы завоевать его доверие.
— У вас были разные отцы? Поэтому у вас разные фамилии?
— Нет, у нас были одни родители. По документам наша фамилия — Маркес-Харрингтон, потому что мама хотела сохранить свою. Она была художницей в коммуне неподалёку, мечтала покорить мир искусства, а потом уехать путешествовать. Но она влюбилась в отца и ради него отказалась от всех своих мечтаний. Оставить свою фамилию было её способом сохранить хоть что-то от самой себя, когда всё остальное она потеряла, — его слова прозвучали резко, как будто он сам не верил, что рассказывает мне это. — Но попробуй-ка в детстве писать фамилию, состоявшую из восемнадцати букв, с дефисом на всех школьных бумагах. Это было нелепо. Спенсер выбрал фамилию отца, а я сделал наоборот. Тогда я говорил себе, что это из-за мамы — она огорчилась, когда Спенсер отказался от её фамилии.
Причин могло быть много. Возможно, их родители просто развелись. Но в голосе Рэйфа звучало нечто большее, чем обычная грусть — это была боль от настоящей утраты. И услышать её у такого властного, несгибаемого человека оставило во мне тлеющее чувство сострадания.
Мой голос стал мягче:
— А в чём была настоящая причина? Почему ты выбрал её фамилию?
— Даже тогда я не хотел идти по стопам старшего брата.
Я сомневалась, что дело было только в этом. Мне казалось, что первый ответ, который он дал, был гораздо ближе к истине.
Тишина воцарилась между нами, уступая место ритму ночи. Гул воды, низвергающейся с высоты. Стрекот сверчков. Шёпот ветра, пробегающего сквозь деревья. Я вздрогнула. Туман от водопада оседал на моей коже, а ветер, пронесшийся по ней, пробирал до костей.
После того как я ушла из библиотеки, я едва успела снова влезть в ботинки, прежде чем покинуть дом — мне нужно было выйти на воздух, создать дистанцию между собой и тем водоворотом эмоций, который поглотил семью. Я не взяла ни фланелевую рубашку, ни толстовку, чтобы накинуть поверх майки. Я и не думала, что они мне понадобятся — ночь оставалась тёплой, а завтрашний день обещал ещё больше жары.
— Почему ты разговаривала с Лоренцо Пьюзо? — спросил он. В его голосе звучала решимость, говорившая о том, что он выяснит правду так или иначе.
Адам попросил меня пока не рассказывать семье про украшения, и я понимала его логику — не стоило давать им ложную надежду. Хотя теперь, когда здесь был Рэйф, смысл в этом решении немного потерялся. Он явно мог вложить деньги в ранчо, если бы захотел, так что, возможно, я молчала лишь потому, что не знала всех деталей. Или… потому что не могла вынести мысли, что Рэйф получит удовлетворение, увидев в моей семье воров. Именно это он и ожидал. Поэтому я сказала ему часть правды, но не всю.
— Я изучала нашу семейную историю. Никто не знал девичью фамилию моей прабабушки, пока я не наткнулась на старую фотографию, на обороте которой было написано «Кэролин Пьюзо». Я связалась со всеми семьями Пьюзо, которых смогла найти, чтобы выяснить, знают ли они что-нибудь о ней.