Удачный закат.
Поразительно удачный закат.
Ничего лучшего придумать было нельзя. Я физически ощущал, как оттаивают сердца. И выпестыши это ощущали, и стюардессы, потому что белокурая ангелица спросила: „А это что?" и легонько постучала пальчиком по стеклу вольтметра.
Стрелку зашкалило.
— Вот видишь, — объяснил Серега и укорил: — Тебе непременно надо языками заняться. У тебя невероятные возможности.
И добавил несколько неожиданно:
— С твоими ногами любой язык по зубам.
Русая ангелица тоже коснулась пальчиком выходов и стрелка вольтметра чуть не подбросила сержанта, сидящего на полу. Он походил на гуся, которому только что не удалось спасти Рим. И еще его тревожило то, что в присутствии стюардесс тихие солдатики осмелели.
— Если по правде, — задумчиво заметил Серега, — языки удобнее изучать во сне.
Это заявление заинтересовало всех: солдатиков (солдат спит, служба идет), выпестышей (поспать им всегда хотелось), стюардесс (не знаю, о чем они подумали), даже сержанта Кислюка, глаза которого странно сверкнули.
— Как это во сне?
— А вот так, — строго, как профессор, объяснил Серега, пыхнув на ангелиц голубым пламенем. — Надеваешь наушники, включаешь магнитофон и заваливаешься спать. Пленка крутится, ты отдыхаешь, а мозг работает, впитывает каждое слово. Три-четыре ночи, — покосился он на стюардесс,— ну, хорошо, даже две, и разговаривай хоть всю жизнь. Главное, язык не перепутать. Один мой приятель, я о нем говорил, он в ГУМе заведует отделом „Одеяла", умудрился перепутать кассеты. Пришел минимум сдавать, его понять не могут. Сам три года не знал, на каком язык говорит. Потом по телевизору случайно услышал чукчей...
Солнечный луч. Облачко над вулканом.
Солдатики давно оттащили „ИЛ-14“ со взлетной полосы, бортмеханик давно чокался с тихими солдатиками, более того, охрана аэродрома, обходя поле, давно уже наткнулась на скромную могилку сержанта Кислюка. Никто в гибель сержанта не поверил, но отыскать его в тот вечер охране не удалось.
Да и не могли они его отыскать.
Сержант Кислюк тихо, как тот самый гусь, сидел на полу нашего барака и иногда тайком, стараясь действовать как можно незаметнее, касался по толстыми натруженными пальцами специальных выводов интеллектуальной машины.
Стрелка не двигалась.
Сержант мрачнел на глазах. Он чувствовал: в данный момент он мыслит. Он о многом мыслил, разглядывая ангелиц, но интеллектуальная машина ничего такого не отмечала.
Мрачный мыслящий тростник в военно-полевой форме.
— Прошу всех встать! — попросил Серега.
Это было так неожиданно, что даже стюардессы поднялись с нар.
— Боже, Царя храни! — уверенно начал Серега и, как это ни удивительно, выпестыши его поддержали. — Сильный, державный, царствуй во славу, во славу нам.
Сержант Кислюк опупел.
Он никак не ожидал, что в современных ПТУ так сильны монархические настроения. К тому же, к стыду своему, он уже не мог встать. Судя по его глазам, он стоял лежа.
— Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, Царя храни!
От стюардесс исходило сияние. Такое же сияние полыхало над Серегой, зажглись робкие глаза солдатиков, вытянулись во весь рост пэтэушники Миша И Коля. Зазубренная коса русой стюардессы действительно лежала на ее спине как гребень игуаны. А светлые локоны ее подруги светились как корона. Стены барака широко раздвинулись, они объяли весь мир. Барак сейчас был солнечным ковчегом, на котором мы все могли спастись.
„Останься дома! Останься дома! Целой жизни не хватит на постижение чудес, которые здесь таятся!" — уговаривал когда-то Рембрандт одного из своих учеников, возжелавшего оставить родину.
Странно.
Диму Савицкого уговаривал Рафаэль. Не Рембрандт. И Рафаэль уговаривал Диму уехать.
Пуская из глаз густое пламя, Серега всех убедил заняться языками.
— И нечего тянуть, — убеждал он. — Прямо сейчас и ляжем.
Он имел в виду стюардесс, поскольку часть солдатиков, сержант Кислюк и оба выпестыша уже лежали.
— Язык это свобода. Язык это победа над собственной ограниченностью. Язык это выход на международные линии, — добил он стюардесс. — Я вам наушники специально настрою. Вы у меня как мышики уснете, а утром привет! Вот мы, эбаут плиз!
— А солдатики, — строго сказал Серега и глаза у него еще ярче вспыхнули. — А солдатики с языками прямо в миротворческие силы ООН. Обмоем сапоги в волнах Индийского океана!...
Он страстно поцокал языком и вспомнил обо мне: