— Но я-то откуда? Я же отсюда! Я же этих девок знаю еще по тем временам, когда они нас поругивали, помнишь?., что стоим НАД схваткой? Им и сейчас охота пристегнуть нас или к демократам, или к коммунякам... У нее ж одна извилина, и та... ниже критики... — Толстяк трясся и подмигивал, и весь был „упакован" в дорогую иностранную одежду, как бы рабочую, из серо-черного скромного материала, но это был, кажется, лен... на мощных лапах знакомого светились мягкие итальянские штиблеты, на левом запястье свисал, вроде четок, массивный браслет из драгметалла — черт его знает, из платины или серебра... — Вот так, братишка, не дрейфь! Иди прямо к ней, понравишься — поможет. Зовут Алена. Не любил голубых, не любит лощеных... я к ней явился чуть не в тулупе, в валенках... — Осчастливленный художник мурлыкал, как огромный голубь на солнцепеке, разглядывая желтоликого, резко исхудавшего за последние годы своего коллегу в тесном, явно севшем в провинциальных химчистках костюме.
Слушая толстяка, Иван морщился и словно падал, падал в колодец от стыда, столбиком, закрыв глаза. И нынче те же пороги обивай! И нынче все зависит от некоей дамы!..
Он бы не пошел, конечно, во всяком случае сам бы не стал домогаться встречи с дамой Аленой, но в Москве у него утром самым наглым образом, как в какие-нибудь 20-е годы (судя по фильмам о временах нэпа) стянули портмоне из внутреннего кармана пиджака! Он помнил, помнил, как в автобусе его сдавили трое — и как винтом, изогнувшись, он вылез из толпы и юркнул к заднему стеклу... Теснота. Ездить на такси по Нынешним временам было не для него.
Когда же на остановке возле гостинцы „Урал" он вышел и привычно сунул руку в пиджак, то похолодел — денег не было. То есть, деньги какие-то еще оставались в чемодане, на дне, под бельем, но это был НЗ, на обратный билет и на чисто символический подарок жене, в самый обрез... Он просидел часа два в узком номере, тупо глядя в старое, в желтых пятнах зеркало, потом машинально побрел куда-то снова, ближе к центру Москвы, как бы надеясь увидеть на одной из остановок — где он садился в автобус?.. — среди выброшенных окурков и свой истертый кожаный кошелек. Никакого портмоне, конечно, не было, но зато художник оказался на Театральной площади, возле гостиницы „Москва", где случайно живал когда-то, и где, судя по припаркованным иномаркам, ныне жили только лишь новоявленные провинциальные миллионеры, мафиози и их охрана.
Иван был голоден и со злорадством вдруг подумал: „А зайду, поем в ресторане!.. Жена обойдется без подарка... и ночным рейсом — домой!“ Но, попав в ресторан (скорее всего, по причине раннего времени ), он столкнулся лицом к лицу с тем самым питерским художником. Толстяк выходил, помыв руки, из туалета и первый окликнул коллегу:
— Иван! Мила-ай! Ты?..
Иван любил прикинуться дурачком. Он ткнул себя в грудь пальцем, как бы переспрашивая, к нему ли относится возглас.
— Ты что же, не узнаешь?! — Лев Михайлович (так звали знакомца) как бы обиделся, они обнялись, и Лев Михайлович за свой счет заказал Ивану обильный, жаркий обед с вином и коньяком под кофе.
И вот, когда они расставались на улице, толстяк показал ему: это там... и, подмигнув, поймал первую попавшуюся машину — кажется, „Вольво** — укатил, осклабясь, в сторону Ленинградского вокзала. А Иван, ощерясь от неуверенности, побрел в указанном направлении и оказался-таки перед домом с вывеской „СП ХУДЭКС".
Пока хмель шумел в голове и обида жгла сердчишко („Везет же людям! Но я-то получше художник!..“), он шел к некоей Алене, но, когда увидел вывеску, остановился, как вкопанный. И шагу не мог ступить. Из подъезда воняло кошачьей мочой, под ногами валялись газеты, затоптанные обертки из-под „Сникерсов" и „Марсов", и главное, никто из подъезда не выходил и никто в него не входил. Словно дом был мертв. Очевидно, это был один из тех домов Москвы, откуда жильцов переселили на окраину, а тут срочно обосновывались коммерческие фирмы. Возле соседнего строения, такого же серого и безликого, уже стояли вплотную, как домино, черные и темно-синие „мерседесы" и „тойоты", сновал народец с портфелями, а что касается этого дома, куда шел Иван, очевидно, на аукционе не успели продать освободившиеся апартаменты. А может быть, ремонт не закончили?.. В некоторых окнах на стеклах были нарисованы известкой полосы из угла в угол, а под самой крышей из форточки торчал флаг, кажется, Канады — с кленовым листом. Вряд ли тут обитала какая-нибудь организация, представляющая интересы Канады, скорее всего, под чердаком жили бездомные люди, бичи, а то и молодая московская богема, любящая разоренное пространство...