Выбрать главу

— Диверсия!.. — кричали вокруг. — A-а, где Нателла?.. Абрам, Абрам!.. Это бомба, бомба!..

Иван не видел в кромешной ночи лица людей, но силуэты людские различал — вокруг бегал немногочисленный народ, всматриваясь друг в друга и вопя, и шарахаясь друг от друга, боясь, не грабители ли... Тучи разорвало и выскочила в небесах полная бледно-желтая луна.

И Иван увидел — весь поезд, искореженный, перекрученный, как гармошка, лежал на боку, а там, вдали, где он стукнулся с чем-то, или мина взорвалась, стояло пламя пожара. Скорее всего поезд ударился в цистерну с горючим.

— Хлор, хлор!.. — почему-то кричали вокруг. Этого еще не хватало.

Толпа, сливаясь и распадаясь, кружила возле поезда в чистом поле, слышались рыдания. И тут Иван вспомнил про Алену. Где она? Ресторан обычно в восьмом или девятом вагоне. Приволакивая ногу, Иван побежал — или бесплотной тень полетел — вдоль поезда... Да, вот, вот... буквы „Ресторан". Из черных окон, зиявших остроугольными краями выбитого стекла, вытаскивали стонущих людей. Иван подошел ближе. Помог отволочь в сторону какого-то военного, то ли мертвого, то ли напившегося до беспамятства.,. Но нигде не было видно Алены.

„Неужели всмятку?.. — подумал Шубин. — Бедная, несчастная женщина!.." И стало ему жаль ее. Где же, где же она?!

И тут Иван увидел ее. Она стояла совсем рядом, плечи ее тряслись, ее успокаивал, поглаживая по голове, грузный мужчина с чемоданом.

— Ну, ну... видите, как повезло...

— Алена!.. — закричал Иван. Ему неожиданно показалось, что вот эта женщина в тревожной ночи — самая ему родная, самая близкая на земле, свидетельница его падений, уступок и тем не менее всегда любившая и любящая его. „Женщины все-таки более благодарный народ, чем мы!..“ — думал Иван, с тоской в сердце приближаясь к Алене, которая, обернувшись, испуганными глазами смотрела на него.

— Иван!.. — зарыдала она и забилась в его объятиях. — Миленький!..

— Алена!.. А я испугался...

— Ванечка!., любимый!..

Они отошли за какие-то заросли... здесь, кажется, рос виноградник... Упали на землю. Обнимались, целовались. Трезвые, грязные при свете утра, страшные.

— Прости меня, — почему-то сказал Иван.

— И ты прости, — ответила Сталина-Алена...

Наконец, появились войска, тягачи, огромные краны на платформах. Стали разбирать поезд. Пассажирам предложили пройти пешком до полустанка „Красный путь", где их ждал дополнительный поезд, на котором все спокойно доедут до Москвы.

В поезде все пили водку, плакали, обнимались с совершенно незнакомыми людьми. Тут же, рядом на полках, везли несколько трупов. Алена уснула. Иван, серый от бессонницы и усталости, сидел у пыльного окна и думал, как он скоро вернется домой, к семье...

Владимир Шкаликов

САМОЗВАНЕЦ

Едва поезд пересек границу, он вошел в наше купе. Он не был таким веселым, как обычно, хотя за двое суток посте знакомства в Москве приучил всех к своим постоянным шуточкам, нередко весьма рискованным.

Сейчас он был подтянут по-офицерски и неприступен, как перед допросом: то ли сейчас начнет спрашивать, то ли наотрез откажется отвечать...

— Не спите?

Он оглядел нас бегло, но все же мне показалось, что моему лицу уделил на полмига больше внимания, чем Николаю, Сашке и Наталье.

Ребята, уже начавшие было улыбаться, незаметно для себя сосредоточились. Видимо, почувствовали, как и я, что-то важное.

— Чаю хочешь? — Наташа кивнула на стол.

— Садись, Митя, — Никола подвинулся.

Он сел и сходу, будто не давая себе опомниться, выпалил:

— Одни вы остались. Всех предупредил.

— Митя! — Сашка округлил глаза. — Что такое?

— В общем, — он слегка ударил себя по колену, — стучать поручено мне.

Еще раз, медленно, оглядел нас и уставился в заоконную тьму.

Мы, разумеется, тоже молчали. Что тут скажешь?

... О том, что кто-то в группе имеет задание на соглядатайство мы все слышали еще до поездки, и с самого начала пути присматривались друг к другу. Народ подобрался с разных предприятий, знакомились на ходу. И этот Митя, конечно, у всех вызвал подозрение своей общительностью и раскованностью. Эта-то вот личина рубахи-парня каждому и представлялась типичной маской стукача. Сначала все его инстинктивно сторонились — подальше от рискованных шуток, от этих провокационных анекдотов про чай с бутербродами и про товарища майора. Однако к государственной границе он так успел всех к себе расположить, что напряжение против воли исчезло, его шуткам начали не только открыто смеяться, но и поддакивать.