По местам! Дядя Вася, лег!.. Дядя Вася, расслабься — ты все-таки на ложе Дездемоны, а не на беговой перед стартом. Распрями толчковую ногу!.. Приготовились! Собрались!.. Ну — с богом!
...Его взяли на поруки и перевели в „шум за сценой"— на время, пока все уляжется. Но от его „шума** публика почему-то начинала громко стонать об утраченном и тихо верить в грядущее. Тогда бывшего Отелло перевели в рабочие сцены. Дядю Васю выписали через недельку. Он ходит теперь по театру с перекошенной шеей и просветленным взором и говорит всем, что за сорок лет своей работы в искусстве впервые понял, что такое настоящий талант.
Январь. „Решено окончательно: летом будем брать Кавказ. Собрались у Эдика. В большой комнате поставили палатку и стали петь песни про горы. Шумел водопад, и все было как в натуре, но потом в бачке сломался рычаг, пришлось отвязать веревку и петь без водопада.
Заходила соседская бабушка, принесла пирожки. Охала, что мы уже неделю поем без перерыва и наверное проголодались...“
Февраль. „Живем у Эдика в палатке, поем про горы. Эдик вчера ходил по компасу. Ходил неслабо, но из кухни сам выйти не смог — уперся в шкаф.
Научились разводить костер одной спичкой. Диван и кресло спасти не удалось. Но пол почти уцелел, только слегка провалился, и внизу до сих пор возмущаются за их упавшую люстру. Обыватели!
Вадик точит новый топор...“
Март. „Вчера ночью тренировался в скалолазании. Получилось неслабо. Окно дяде Паше мы уже вставили и балкон прикрепили. Пенсионер с пятого этажа уже начал говорить. На четвертом этаже женщина из „Универсама** разошлась с мужем, теперь носит нам шпроты и колбасу, называет меня „ночным хищником** и чего-то ждет.
Живем в палатке, поем про горы. Приступили к укладке рюкзаков...“
Апрель. „Когда песни про горы кончаются, я слагаю новые, и мы поем дальше. Получается неслабо:
Мелодии мне даются хуже.
Продолжаем укладывать рюкзаки. У Вадика на спальном мешке заклинило замок. Кормим и выносим его по очереди, а этот тунеядец в мешке точит свой топор и ни за что не ручается...“
Май. „Он-таки кончил точить свой топор. Спальный мешок, письменный стол и стулья спасти не удалось, но стеллажи мы отстояли. В рюкзаки уже ничего не лезет. Спорили, что оставить: варенье или транзистор. Решили не брать палатку. Поем песни, читаем теорию, скоро тронемся..."
Июнь. „Ура — мы на Кавказе! Горы низковаты, но красивы. По ним скачут горные козлы. Один козел все утро на меня пялился и качал головой. Другой козел — Эдик — пошел ловить форель в горном потоке. До обеда вылавливали Эдика. Сейчас подсушим и полезем. До ужина надо успеть покорить Эльбрус...“
Октябрь. „Ходить еще не разрешают, но глаз уже дергается гораздо реже — только три раза в день, перед едой. Ахмат прислал письмо, пишет, что лес спасти не удалось, но гора в общем-то уцелела и уже почти не дымит. Местные зоопарки переполнены зверьем, однако всех желающих разместить невозможно. У колхозных коров начинает опять появляться молоко, но они еще слишком нервные и Ахмату приходится пасти их очень мягко и ненавязчиво.
Когда выпишусь, пошлю контейнер овса той лошади, на которой Ахмат меня нашел и вывез..."
Ноябрь. „Вадик вчера наконец-то перестал смеяться и сказал „ма-ма“. Его нашли попозже, но нашли шикарно: с вертолета увидели на неприступной скале надпись „ЗДЕСЬ БЫЛ ВАДИК!", подлетели ближе, а он и вправду был там. Но самое прекрасное, что отыскался Эдик. В прошлое воскресенье вышел из леса в Гималаях и напал на отару. По поводу пострадавшей отары западная пресса подняла нездоровую шумиху, пытаясь выдать нашего Эдика за „снежного человека". С Гималаев прислали ноту: требуют, чтобы мы скорее Эдика забрали. В общем — все нормально!
Не забыть: в следующий раз нужно идти не прямо, а взять немного левее и Эльбрус покорять до обеда. К ужину там погода портится..."
„Театр начинается с вешалки..." Вот, собственно, и все, что пока известно о его границах. Никто толком не знает, где кончается театр. Пытались определить, уходили на поиски, и больше тех усмехающихся мальчиков никто не видел. Где их искать, в каком веке? Где кончается театр?! Я листаю бессмертные творения, я читаю свои будущие роли, вживаюсь, вживаюсь, и эпохи скрещиваются на мне, как лучи прожекторов.