Чехов и Ленин друг другу не понравились. Это имело свои отдаленные последствия. Мемуарную главу об Ульянове Чехов назвал „Чайник кипит!", а в конце жизни вернулся к этой теме, написал и передал через Илью Эренбурга [который был ликвидирован за это органами НКВД] в Париж известнейшую на Западе повесть „Семья Гурьяновых", где в главном герое легко угадывается Ленин. Это была последняя художественная вещь Чехова, повесть о профессиональных революционерах, тема, к которой он в молодости не знал как подступиться или просто не имел никакого желания копаться в темных душах фанатиков. „В революцию уходят по-разному", — уклончиво говорил он. Антон Павлович писал повесть очень тяжело, повторяя манеру „Рассказа неизвестного человека"; в ней описывается- крушение талантливой интеллигентной семьи, которая, после неожиданной смерти отца, директора провинциальной гимназии, как видно, „человека в футляре", державшего семью в руках, ушла в революцию. Покушение на царя, казнь старшего брата, отчуждение друзей и знакомых, бытовая неустроенность, скитания на чужбине, аресты, тюрьмы, ссылки — вот содержание этой повести. Чехов часто заканчивал свои рассказы „ничем", то есть, в его концовках не происходило никакого завершающего события; в „Семье Гурьяновых" главное событие все-таки произошло, цель жизни маленького человека была достигнута: он совершил босяцкую революцию во имя счастливого будущего всего человечества ценой гражданской войны, ценой жизни пятнадцати миллионов тех же босяков, крестьян, мещан, рабочих, купцов, буржуа, интеллигентов, аристократов, и, наконец, самой царской семьи; для кого же он ее совершал? Этого маленького человека теперь называют большим, великим, гениальным человеком, а он, полупарализованный двумя инсультами, сидит в кресле-качалке, таращит глаза, пускает слюни и мочится под себя.
Александр Куприн в своих воспоминаниях пишет:
„Думается, Чехов никому не раскрывал своего сердца вполне. Но ко всем относился благодушно, безразлично в смысле дружбы и в то же время с большим, может быть, бессознательным интересом".
И это удивительно глубокое замечание. Оно говорит о Чехове больше, чем все те факты его долгой биографии, которые я [Соэм] излагаю.
В 1910 году умер Лев Толстой. Как говорится, „The King is dead, long live the King!" „Король умер, да здравствует король!" Чехова никто не короновал, не назначал и не выбирал, но этого и не требовалось, он естественным образом, по праву „наследного принца" возглавил русскую литературу. Авторитет Чехова был беспрекословен. „Как хорошо, что в русской литературе есть Лев Толстой! — говорил Чехов в молодости. — При нем никакая литературная шваль не смеет поднять голову". Теперь обязанности Льва Толстого перешли к Чехову, и по авторитету и по старшинству в свои пятьдесят лет Чехов был первым. Генетическая наследственная связь Чехова с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Достоевским, Толстым ни у кого не вызывала сомнений, но Чехова почти не знали на Западе. Дело в том, что в начале пека его издательские дела крайне запутались, Чехов потерял права на свои произведения, попал в литературную кабалу.