Потом и Закадычный выбрался, глаза красные, мои просохли, натуральная, говорит, говорильня, как в бане, слышал, чего плетут, потолкались еще за спинами, то одобряя, то осуждая, вытягиваясь на цыпочках, втискиваясь в щелку меж сомкнутых плеч, перекидываясь парой разумных слов, мол, без толку все, одна говорильня.
Потом я ушел, тихо-тихо, боком-боком, все быстрей и быстрей, по пустынным, высосанным митингом коридорам, почти бегом, все от того же греха подальше, кровь мою не берут, а душу я не отдам, самому пригодится, жить-то вон еще долго как.
В институт пришел снова, когда все уже кончилось, пришел на похороны, как честный, но перепутал день похорон, удачно так перепутал, прогулял, никто не удивился, всегда посещал с пятого на десятое, столько вокруг всякого булькало, какая к черту учеба, да и глаза мозолить, лучше эту пыточную стороной обходить — прогулял одним словом. Опять же на карандаш не возьмут — блокнотик валютчика перед взором маячил — зачем же добровольно башку совать, такие причины.
А похороны прошли скоренько, милиции море было, машины с мигалками, у института автобусы пустые, с маршрутов сняли, это у нас умеют, панихида в спортзале, гроб, венки, плач, речи, почетный караул, оркестр, вы жертвою пали, слезы, слезы, девушки в черном, вынесли, пешком пойдем, пошли пешком, через весь город, по Красному проспекту, поломав движение, гроб посменно несли, Закадычный портретик нес, Спринтер, Историк, Жизнелюб, все там были, лозунг нейтрального содержания, вечная память павшим от рук бандитов-убийц, лозунг согласовали, на втором этаже, в столовой, поминки накрыли, непонятно, кто на поминках-то был, родственники, начальство, преподаватели, а из студентов-то кто, самые активные, самые сильно переживающие, самые нахальные, очень интересно мне было.
Второй мальчик через день-другой умер в больнице, гроб с телом на родину повезли, делегацию выбрали — студенты, преподаватели, от космомола чтоб — повезли, вся деревня хоронила, из соседних съехались деревень, мальчик-то, оказывается, единственным был, кто вроде как в люди вышел, надеждой, оказывается, всей деревни был, глухая деревня, далекая, молодежь из ружей палила, тоже требовали, чтоб убийц им выдали, самогону, само собой, водки, делегация сама чуть жива возвратилась.
Вот и все.
Но другая уже делегация попала все-таки к первому, Горячев правил тогда, Федор Степанович, корешок, говорили, Брежнева, вместе учились, что ли, не иначе как сплетни, каких только собак не вешали на Горячева, да и то сказать, долгонько сидел, наворочал изрядно.
Крикунов на выборах прокатили, ректорат, партком, комсомол, отобрали самых пред светлые очи достойнейших, абы не вышло чего. Как-то с самого начала получило то дело нежелательную политическую окраску, а кому ж это надо, на рожон переть, тем более о демонстрации в тот же день вражеские голоса передали, так что и впрямь — скандал.
Встретил Федор Степаныч, как отец родной, руки жал, рассаживал, выкладывайте все как есть, как на духу выкладывайте, по порядку, ну, кто смелый. Так, мол, и так, общежитие сдали, а жить там невозможно, воды нет, свет то есть, то нет, столовой нет, буфета нет, транспорт туда не ходит, телефона нет, милиции нет, про культурный досуг и говорить нечего, даже почту через раз приносят... Челом, значит, бьем.
А подать сюда Тяпкина-Ляпкина! — вскричал в селектор разгневанный отец и радетель, тяпкины-ляпкины возникали по мановению, словно не на своих они были рабочих' местах, а, незримые, так и сидели неслышно на стульчиках, по стеночке. Делегация за столом сидела, в полировке, как озерце, отражалась, хозяин курить разрешил, вода опять же для желающих, покурили, чтоб храбрость миру явить, водицки пивнули, а тяпкины-ляпкины к водичке не допустились, по стеночке притулились, спинок преданно не касаясь, одергивая кители да пиджаки с депутатскими красивыми значками.
Ох и орал на них отец и радетель, как фельдфебель орал, кулаком только в харю не тыкал, так лучше бы кулаком, с говном ведь мешал, поднимая у стенки поочередно. Ах, у вас трудности, и матюка вставляет, ах, у вас объективные сложности, и опять матюка, женская часть делегации и бровью не ведет, понимают момент, а твои детки, отвечай нам, где питаются, да ты скажи, скажи, вот всем нам скажи, где твои детки кофий кушать изволят!.. Чтоб в двадцать четыре часа!.. Пока столовую не запустите — полевая кухня чтоб приезжала — падайте в ноги военным, хочешь, сам кашеварь, но пища должна быть горячей, заруби на носу, горячей, чтоб грела, чтоб обжигала, чтоб не обзаводилась молодежь язвами, холерой там разной... Почему телефона нет, там что, советской власти нет, или там не наши люди живут, не советские!.. А дома у тебя есть телефон!.. Сколько реально надо, чтоб кабель пробросить?.. Две недели, говоришь, добренько, добренько, так и запишем — шесть дней... Что!? Ладно, уговорил, семь дней, об исполнении доложить мне лично... Через семь деньков снимаю я трубочку, а там гудочки, пи-пи, а я номер набираю, уши мыл, все понял, могу повторить, но-мер... Сегодня чтоб рация была установлена, не завтра,, учти — сегодня! А у рации — страж порядка, как положено, с погонами, круглосуточно... А то ходят они, понимаешь, вокруг центра, под фонарями, с девками хиханьки, яйцами трясут, а там, понимаешь, детишек наших преступный элемент ножами режет!.. Ты мне партбилетом за любую драку ответишь! Ночью, сегодня же, сам на пост позвоню! С дорогой что, карту давай, так, три километра, руки не дошли, деньги кончились, техника поломалась?.. Из своих заплатишь, дорожник хренов, понял, нет, штиблетами утрамбуешь!.. Три километра, три дня, ни часом больше, вот к этой вот минуте через три дня — правительственная трасса, как стеклышко!.. Автобус чтоб, как часы, какой интервал, товарищи, вас устраивает?.. Так и запишем, от семи до двенадцати минут, проедусь в обязательном порядке, все дела брошу, а на автобусе прокачусь, это я просто обещаю. Какие еще пожелания?.. Может, упустили чего?.. Вот так за текучкой, за суетой упускаем, товарищи, мелочи, а из мелочей-то вся наша жизнь состоит. Почаще надо бы нам встречаться, вот какой я делаю вывод, мой кабинет для вас всегда открыт, прямиком ко мне, безо всяких, вместе будем решать вопросы, рука, как говорится, об руку...