Весь состав караула по-одному пропустили сквозь канцелярию, меня первого вызвали.
— Кто мог сделать? Кого подозреваете?
— Никого.
— Так не бывает. С кем отношения не ладятся, симпатии-антипатии, конкретно, независимо от патрона? Слушаем вас...
— Ладно. Не хотите говорить — пишите. Вот бумага, вот ручка, тайна гарантирована.
— Нечего писать.
— Ах ты, сторож хренов!.. — И так далее. — Придется писать, придется! Завтра особняк прибудет, он из тебя душонку твою паршивую вытряхнет! Они там шутить не любят. Пиши, сука.
Пишу. Будучи снаряжен в караул с такого-то по такое-то, потерял боевой патрон к автомату такому-то. Патрон в патронник не досылал, выстрела не производил, где и как потерял патрон — не знаю.
—Так-так, не знаю... Не знаешь, значит? А человека на тот свет этим патроном спровадят, кто знать будет! Кому эта филькина грамота нужна. За идиотов тут нас считаешь? Ну смотри, смотри, сучонок, на свой хребет скребешь.
— Пиши еще одну бумагу. Пиши, в составе караула находились следующие бойцы... Написал? Так. Теперь, кто из них хотя бы в принципе, предположительно, способен на шутку, пометь крестиком, а кто со злым умыслом мог это сделать, пометь ноликом. Играл на гражданке в крестики-нолики?..
— Никак нет, не играл.
— Так. Ладно. Отставить. Поговорим по-человечески. Ты понимаешь хоть, чем дело пахнет?.. Не глупый вроде бы парень... Дело пахнет керосином... На бочке с порохом сидим и покуриваем... Ты понимаешь?
— Так точно.
— Брось, брось...
— Понимаю.
— Вот и хорошо, что понимаешь... А зачем нам в дивизионе трупы нужны. Народишко ж темный служит, сплошь чурбаны, пальнет из кустов, тю-тю, Вася!.. А жена, а дети, а мать с отцом? Понимаешь?
— Понимаю.
— Вот и хорошо, что понимаешь. Я ж вижу, парень ты грамотный, не чета войскам... А помочь не хочешь. Вот тут уж я тебя не понимаю. Последствий не бойся, нарушителя изолируем, найдем способ, да и тебя можем в другую часть перевести, где полегче. Да в тот же Новосибирск, все в наших силах, домой, к жене, к дочке в увольнение ходить будешь. Ну. Кто?
— Не знаю.
— А деды если тебя приголубят ночью, под одеялом, тогда как? Что, думаешь сложно устроить?
— Кру-ом!
Вызывали всех, кому отпуск посулили, кому по морде мазанули, кто сам перегнулся, кто понаплел с три короба — без толку.
Отбились в два ночи. Утром та же канитель. Объявлено, подбросьте, мол, и дело с концом, старый поставили сапог возле курилки, в сапог подбросьте и замнем для ясности. Мужики окурков в сапог набросали, нахаркали, кто-то даже исхитрился напрудить, замполит, увидев под сапогом мокроту, сразу все понял, дневального заставил чистить сапог, потом забрал его в канцелярию, к делу, наверное, приобщил.
Кто-то из дембелей, сжалившись, решил пожертвовать сувенирной гильзой той же серии, если так уж отчет вас заботит, возьмите, предъявите. Я вызвался нарисовать покаянную докладную, выстрелил, мол, на посту от страха, а гильзу приложите, вот вам и полный отчет.
Так нет же, нет, не в отчете все-таки дело — страх обуял господ офицеров. Дежурили по дивизиону всю неделю одни и те же офицеры, кто ладит с личным составом, а тот же замполит и до патрона никогда не ходил ночью посты проверять.
Патрон не нашли. Через несколько дней, походя, обмолвился командир, мол, все-таки подбросили патрончик-то, мол, совесть кой у кого заговорила. Войска твердо решили — враки — не водится ни в батарее, ни в дивизионе такой скотины, которая б всей батарее подлянку подстроила, на понт берет командир, на понт.
Дело, конечно, не в патроне, дело в бумаге, дело даже не в бумаге, а вот в этом приказе, в самой возможности его — пиши — но, может быть, не в приказе, а в том гибельном чувстве, которое вдруг народилось во мне и застыло при виде чистого листка на зеленом сукне, ручка поверх, косо ручка лежит, мутный свет из окна, отражающего и лампочку под потолком и настольную лампу, щелястый пол под ногами, неистребимый для казармы дух крысиной падали, табачный дым, пятна выжидающих вокруг фигур в помятых кителях с погонами, портрет Устинова в легких очечках, бюст вождя на столе, рядом с бумагой... Дело в том, что никому никогда не объяснишь, писал или нет, предал или нет, в любом случае предал. Я не могу объяснить этого, но в любом случае остаешься подонком, в любом случае, даже абсолютно не тронутая, бумага побеждает тебя, словно девица побеждает, с которой провел попутную в поезде ночь, за разговором провел, исключительно за разговором, вдруг присылает из Тьмутаракани, на бланке, „ничего от тебя не надо зпт родила сына зпт назвала Каин зпт мальчонка прелесть тчк“.