И просыпаюсь.
Воет побудочная сирена.
1988
Рауф Гасан-заде
Рассказы
Слава
Тут и Сейбр шли по полю. Полю простому и золотому. Шла осень. Все было хорошо: шумели длинные травы, шипели змеи, играли дудки.
Тут шепнул Сейбру: „Здесь".
Сейбр наклонился и ковырнул землю. Оттуда выполз червяк и уполз.
— Он? — спросил Сейбр.
— Он, — ответил Тут.
—Догоним?
— Не стоит. Он устал и пошел искать судьбу.
— Ну так что же? — спросил Сейбр.
— Идем дальше.
— И опять будет то же?
— Посмотрим.
— Но почему ты сам не можешь?
— Что ты! — шепнул Тут. — Я не могу, мне нельзя.
Они пошли. Они пересекли дорогу и перешли на другое поле. Там цвели цветы.
— Вон, — сказал Тут и показал на далекое дерево. Они пошли туда. С дерева свисал камень, обвитый ветками. Из камня пищал птенец.
— Выпустим? — спросил Сейбр. — Ему, наверное, пора летать?
г — Не знаю, — зевнул Тут. — Надо спать.
— О чем? — спросил Сейбр.
— О завтра.
Они легли под деревом и уснули.
Наутро рядом с ними стоял большой мохнатый зверь и смотрел им в лицо.
— Чего тебе? — спросил Сейбр, а Тут просто боялся.
— Я видел вас во сне и пришел увидеть.
— Откуда ты?
— Из леса. Там поют русалки, мне с ними скучно. Они глупы, как...
Зверь замолчал.
— Давай играть, — сказал Тут.
— Во что? — спросил зверь.
— Неважно. Я хочу уйти отсюда, а нельзя, — сказал Тут. — Давай играть.
— Пошел ты, — сказал зверь и убежал к дороге.
— Он дурак, — сказал Тут. — Где наши яблоки?
— Вот, — сказал Сейбр. — На, ешь... Сколько мы будем ждать?
— Не знаю. И ты лучше не знай. Давай смотреть вверх.
Они легли и смотрели в небо. Туда пришла туча и смотрела на них. Она уронила дождь, и они заползли под дерево. Там по-прежнему пищал птенец.
— Я хочу успокоиться, — сказал Тут. — Возьми камень и убей меня.
— Это и должно было случиться? — спросил Сейбр.
— Наверно. Мне кажется, что это.
— Я сомневаюсь. Давай лучше смотреть на дождь.
— Он ушел уже, — заметил Тут.
— Тогда расскажи мне все еще раз.
— Нет. Ты не скучай, не бойся, — сказал Тут. — Это не страшно — скучать.
Пришла ночь. Они уснули. Утром над ними стоял другой зверь и глядел на них.
— Ты кто? — спросил Сейбр.
— Я дикарь, — ответил тот. — У меня больно, что мне делать.
— Уйди, — сказал Сейбр.
И зверь ушел к дороге.
— Я не хочу больше ждать, — сказал Сейбр. — Я сойду с ума.
— Скоро. Не торопись, — сказал Тут. — Теперь скоро.
Пришла ночь. Над деревом пролетела сова. Где-то умерли люди.
— Вот, началось, — сказал Тут и умер.
Сейбр встал и ударил по дереву палкой. С дерева упала птица и стала биться о землю.
— Все, — счастливо выдохнул Сейбр и, глядя на звезды, побежал к дороге.
Дорога светилась...
Происшествие
— Сапожник сшил себе сапоги! — пронеслось вдруг по кварталу, и все, кто в нем жил, начиная с пирожника и его огромной семьи и кончая вдовым и бездетным полицейским, сбежались к дому сапожника, галдя и смеясь от недоверия, и, сгрудившись перед крыльцом, стали кричать: „Сапожник, покажи свои сапоги!“ И кричали так, пока не раскрылась дверь и на крыльцо не вышел сапожник, и в руках его в лучах солнца горела пара новых сапог; сапожник смотрел на людей и взгляд его был тверд и серьезен.
— Надень! — крикнул кто-то, очевидно, человек педантичный, и сапожник обулся и выпрямился, и толпа ахнула и вновь загалдела — теперь уже от удивления, что слух подтвердился, и какой слух!
— А не спечешь ли ты мне пирога? — перекрыл шум голос пирожника.
— Да, а мне сделай стол и стулья! — добавил столяр и рассмеялся, и к смеху его присоединились все, кроме оборванного портного, который был настолько же серьезен, как и сапожник.
Тот не ответил, а притопнул каблуками, всматриваясь в качество своего труда, и уже хотел было удалиться, как вдруг в толпе началась какая-то ощутимая перемена в чувствах, и, заметив эту перемену, он остановился и обнаружил ее причину — это его жена рвалась к нему сквозь толпу, толкаясь изо всех сил и сверкая глазами.
Тощая и злая от жизни, она взлетела на крыльцо и крикнула, страшно и смешно оскалясь:
— Ты что же это делаешь, сволочь? Дети пухнут с голоду, а ты обновы справляешь?
После этих замечательных слов в толпе наступило состояние, которое вполне напоминало состояние зрителей боксерского боя в момент, когда один из бойцов теряет силы и уже готов сдаться, и все ждут, что он все-таки сдастся; лишь один портной выглядел иначе, чем типичный наблюдатель подобной сцены: он смотрел, как человек, для которого исход этого происшествия был более важен, чем простой исход простого и возбуждающего зрелища.