На кухне стены были бревенчатые, из пазов торчала пакля, похожая на старухины космы. Русская печь пугающе дышала навеки остывшим зевом. Из этой печи, с плиты, я стащил однажды плоское чугунное кольцо, чтобы гонять его по тротуарам проволочной каталкой. А больше ничего интересного найти в доме нам не удавалось.
И все-таки пробираться туда мне нравилось. Дом казался мне похожим на тот — таинственный, со старыми часами — о котором я читал в книжке „Детство Никиты" (кстати, единственная книга о детстве, где я не встретил упоминания о розгах).
В этом-то романтическом месте и обрел я первый опыт целования с девчонками.
Идею подал Эдька Рюхин.
Однажды я, Галка, Лилька и Рюха сидели на крыше пристройки и вели рассеянную беседу о всяких житейских делах, причем Эдька все время сводил разговор к любовным отношениям. Видимо, эта тема его весьма волновала. Щеки у него розовели, и он часто слизывал с губ прилипшую кожуру семечек.
Мне наконец надоело его слушать, и я сварливо сказал:
— Ты только и знаешь об одном и том же... — И отодвинулся на всякий случай.
— А ты — мамина козявочка и лопух. Наверно, до сих пор думаешь, что деток продают в магазине.
Мы с Галкой и Лилькой переглянулись и хмыкнули.
— Знаем не хуже некоторых, — небрежно отозвался я.
— Это ты на словах знаешь!
— А ты, что ли, на деле? — подцепила Рюху находчивая Галка.
Он уклонился от прямого ответа и ядовито поддел нас троих:
— Вы, небось, даже не целовались ни разу!
Я промолчал: врать было скучно, а говорить, что целовался с мамой — обречь себя на новое презрение. Лилька отозвалась коротко:
— Подумаешь...
Галка — длиннее и дипломатичнее:
— Откуда ты знаешь?
Эдька вдруг сменил тон:
— А знаете че? Айда целоваться в старый дом. Кто не умеет, научится. Все равно придется потом на свиданиях.
Мне было хорошо на прогретой солнцем крыше, и я лениво сказал:
— Зачем?
— Вот и видно, что лопух. Интересно же.
Галка и Лилька, в отличие от меня, тоже сочли, что это не лишено интереса. Хотя сперва Лилька сказала: „Да ну, вот еще...“
Так или иначе, Эдька быстро убедил девчонок в заманчивости такого дела. А мне просто не хотелось отставать от компании. К тому же... Нет, поцелуи, как таковые, меня не привлекали, но все это вместе взятое — старый дом, таинственность, явная запретность предстоящего дела — отдавало приключением...
И вот мы пробрались в дом, который, словно подыгрывая нам, сделался сразу еще более глухим и загадочным. Пришли в главную комнату. Через листья за окнами, через серые от пыли стекла солнце пятнало истертые половицы бледным кладбищенским светом. От нашего шепота шевелилась в углах паутина.
Эдька сказал, что целоваться будем „наперекрест": сперва он с Галкой, а я с Лилькой, затем — наоборот.
— И покрепче. Ясно?
Девчонки жмурились и хихикали. У меня холодело в животе, но не от предстоящего дела, а от мысли, что вдруг кто-нибудь узнает.
Сами поцелуи не произвели на меня никакого впечатления. Запомнилось только, что от лилькиного рта пахло , карамелью, а галкины губы оказались тугие, как резиновые валики и были совершенно безвкусные. Да еще как неловко мы тыкались друг в друга носами.
Кончилось все очень быстро. Мне хотелось вытереть рукавом рот, но при Эдьке я не решался. Эдька глянул на меня блестящими своими глазками:
— Ну как?
— Ништяк, — небрежно выдал я ответ, в который можно было вложить какой хочешь смысл. А в душе скреблось все то же опасение: вдруг кто-то узнает?
Эдька, видать, догадался о моем страхе.
— Детский садик ты еще. Мамин теленочек — вчерась из пеленочек...
Девчонки запересмеивались.
— А сам-то! — огрызнулся я. — Большой, да? Эдик Рюха — барабаном брюхо. — И быстро отошел. А то ведь мигом выкрутит руку: „У кого барабаном брюхо? Говори: не у тебя, Эдик, а у меня, у меня..." И вытерпеть эту боль — никакой возможности.
В общем, ничего интересного в поцелуях не было. Скучное это дело и боязливое. И потому я не поверил Артуру Сергеевичу, когда он говорил о богатстве впечатлений при первом поцелуе.
Но... какие-то сомнения разговор с отчимом во мне оставил. Я от них отмахивался, однако совсем прогнать не мог. Вдруг и правда без того, без горького опыта в писатели не попадешь? И еще... Может, в самом деле в этом есть какой-то интерес? С поцелуями тут сравнение было явно некстати: ведь целовались-то мы не всерьез, а по эдькиному наущению. А парашютный прыжок — он вскоре мне приснился. Будто стою в самолете у открытого люка, а пустота внизу отчаянно пугает и... тянет, тянет к себе...