Вечером Людмила Букаевская подругу удивила:
— На танцы сегодня идем. Что уставилась-то. И надевай самое свое. Раскошеливайся. Тени доставай. Помаду. И духи свои. Ухлопала за них ползарплаты и ни разу не подушилась. Хоть раз марафет наведем, чтобы мужики обалдели. А то ободрались в этой деревне на ветру.
Людмила вылезла из своих джинсов. В баню сходили. Волосы на улице быстро высохли. Мягкие. Вода здесь хорошая — можно мыться без шампуни. Прическу сделала высокую. Оголила уши. Нацепила большие сережки — белые колеса — чехословацкая бижутерия. Шейка сразу вытянулась. В голубенькой тени глаза увеличились, ожили, набрали достоинства. Платье, обтягивающее одно плечико и обнажавшее другое, косым клином разрезало грудь. В меру длинное, но не до такой степени, чтобы скрыть ровненькие ножки. На ноги надела итальянские туфельки: ноги в них замерли от блаженства.
Поглядела на себя Людмила...
И сразу увидели ее мужики с шахты Прокопьевской. По откровенным рожам было видно, что удивились и одобрили. Гм... Гм... — сказали. — А эта Людмилка из нашего управления... Смотри ты... в туфельках и с голым плечиком просто-таки... Молодец...
Пришли. Дискотека (господи) уже тасовалась. Какой-то парень (Сашка) в неопрятных джинсах играл на гитаре. Рядом на большой балалайке, уткнутой углом в пол, подергивал щепотью толстые струны старательный парнишка и демонстрировал разбойную игру на барабанах и тарелках сорокалетний испитой мужчина, должно быть, вернувшийся из дальних странствий к отчему порогу.
Звучала музыка в большом зале. От мощных децибелов .пульсировал деревянный клуб.
Молодежь танцевала „Ламбаду".
Мальчики истязали партнерш. С напряженными лицами, изгибаясь, подергивали выпяченными ширинками, стянутыми замками, подступали к девочкам, а те с бесстыдным равнодушием поощряли их, работая узенькими недоразвитыми бедрами.
Пахло пылью, потом от расстегнутых варенок, разгоряченных спин. Мальчишеские лица. Взбитые кудряшки причесок. Обтянутые задки. Джинсовые и голые коленки...
Нудящий звук гитары вдруг остановился, заставил всех оттянуться к стенкам, колонкам, ярко бьющему свету со сцены.
Людмила тут и вышла, тут и явилась перед глазами. В ней заозоровало беспутство...
А было-то в клубе больше малышни...
Но был и рокер с рогатой гитарой, и красивая девица — заведующая клубом, завладевшая чувствами такого хорошего парня с грустными глазами — музыканта Сергея.
И увидела Людмила во всех глазах свои туфельки.
И увидела свое облегающее платье, и белые колесики — сережки у смуглого лица... -
Она явилась из другого, какого-то взрослого и серьезного мира, красивая и безупречная, чтобы сказать, что клубное самодеятельное толковище — мир неухоженный и запущенный.
И ее он не захватит и не растворит...
А ведь все они видели эту яркую девушку в деревне в обшарпанных джинсах, мужской рубашке с завязанным узлом на животе.
Людмила простучала каблуками по расступившемуся кругу, взбежала на сцену и тут будто невзначай впервые увидела Сашку и высказала восторг:
— Никогда не думала, что в глубинке может быть такой ансамбль. Вы в консерватории учитесь? Чувствуется... профессионально поете. Особенно на английском. Вы же Сергей Корчуганов?
(И змея же. Ведь знает, что это не Сергей) <
— Нет, — сказал Сашка, в упор встречая ее глаза. — Я другой. А что?
— А... — не дослушала его Людмила.
Она была уже обращена на Надю. Всю ее внимательно вбирала, внимательно оценивала.
Не дай бог две соперничающие бабы встретятся. Да на виду у всех. Одна растерянная, другая — во всесилии готовой к прыжку пантеры.
— Неужели этот ансамбль вы сами организовали? Вы просто талант. И дискотека... Ансамбль прекрасно играет. И громко так... Да... А Корчуганов где? Можно его увидеть?
— Он... вон в той комнате, — уже вся насторожившаяся, ответила Надя.
— Найдем, — безо всякого интереса сказала Людмила. — А вы хорошо поете, — еще раз садистски похвалила Сашку. — Особенно на иностранном. Правда.
Сбежав со сцены, вместе с подружкой, она скрылась в комнате с этикеткой „Музыкальный класс".
А Надя, когда танцы закончились, выключила свет в своем кабинете и хотела уже уйти, да услышала смех за тонкой стеной в комнате Сергея, в той, где ОНИ сидели, и сразу остановилась. Когда эти городские девки появились, когда ушли к нему, она только о них и думала. Ей было уже не до дискотеки. Что там делают? О чем можно так долго разговаривать? Что там может быть интересного-то?
Надя приблизилась к стене — стало слышнее. Села на стул, прижавшись затылком к рекламе киноартистки, различила все голоса. Вслушалась. Эта, что в туфельках, притворяшка, обхаживает, ластится.