— Ну, Сережа, ну.миленький... Ну расскажи. И про металлистов. И про рок. Ведь ребята зло свое выкрикивают. У них же все как бы понарошке. Наигрывается.
— Вам и так все понятно. Мое-то мнение зачем?
— Ты же учишься. Вам там все объясняют. Твое мнение профессиональное. Из первых уст. Как могут быть рядом — Рок и Заволокины, а Сережа?
— Отстаньте...
— Молодые рок любят. Бесятся от рева. Рок всех заводит. А вот ты мог бы сейчас с баяном выйти к деревенским ребятам и начать играть? Все они так же затанцуют?
— Не надо к ним с баяном выходить.
— Почему?
— Эти ребята уже не мои. Мне их не победить.
— Как это?
— Знаете, что такое камертон? Ну да... Инструмент такой маленький. Он задает высоту тона. Так вот... эти ребята уже в роковых колебаниях. В роковых тонах. Мне их не выключить. В детстве мы лягушек ловили и к ним от батарейки подключали ток. Подключишь — она ножками засучит, задергается. Всю ее искрутит... Так и ребята эти уже под током. Под роковым током. Подключи к ним другой тон, или убери этот, заданный — они уже будут болеть, как при наркотическом голоде...
— Сережа, а мы с Дарьей какие?.. Тоже под роком? А помнишь?.. Я цыганочку сплясала... и тебе так понравилось...
Чтой-то она развеселилась — прям смех разбирает, — негодует Надя. — Когда-то уже сплясать успела...
— Правда, Сережа. Понравилось же?
Надя четко представляет ее издевку, бесстыжие глаза, губы эти: „На, отдаюсь"... И не чувствует, что больно вдавилась в стену затылком.
— Ну, а Заволокины твои... Это серьезно?
— А вы их слышали, Заволокиных-то? А что же улыбаетесь. Ну я же вижу. Урбанистки вы... Шахтерки в общем... и... давно отчуждены.
— Отчуждены от?..
— Вообще... мне тоже неловко передачи Заволокиных смотреть, когда...
Наде не видно, что в это время делал Сергей, почему замолчал. А после молчания, наверно, с усмешкой, спросил: — Вам, что, лекцию прочитать? Ну, скажем... Идет их программа „Играй, гармонь". Гармонистов тьма. Один играет. Второй... Хорошо! — говорит ведущий в микрофон. А я смотрю и... вижу — плохо же играют. Неумело. Мелодию мнут. Артритными пальцами еле по ладам елозят. Звук некачественный. Заволокины показывают вид, что им нравится. А надо бы сказать всем, и гармонистам тоже — это хорошо, а это — ну плохо же. Зачем лицедействуют? Не умеют и не решаются говорить с людьми откровенно.
Но когда они берут гармонь сами...
Я слышал их концерт, их „Мелодии с родины Шукшина".
Проиграли они один веселый наигрыш... Выждали, когда успокоятся эмоции, и неожиданно притихшему залу поведали:., „а с другой стороны улицы появляется новая ватага со своей гармонью и со своими песнями"... — и ворвался на сцену залихватский перебор.
Откуда он помнит, — дивится Надя. — Никогда об этом не говорил.
— И явились залу два образа разгульных улиц. Они не просто играют... Заволокины видят в человеке некую чувственную концентрацию. Они ее сами готовят. Ждут — даже в паузе. И когда эта концентрация достигает критической массы, они мелодией своей ее называют, трогают, раздвигают, разматывают и ведут за собой. И для каждого человека эта мелодия своя. Узнаваема. При их игре люди, сидящие в зале, не выдерживают покоя. Я видел, как на их концерте закружился весь зал. У Заволокиных не просто „Подгорная" или „Подергушка" — у них свой поворот народной мелодии к твоему чувству. Гармонь Заволокиных одинока. За ними больше никого нет. Они последние из Могикан. Ладно... Все рассказал я вам и... Конец. Мой баян тоже умер.
— Ну уж, ну уж... — подольстились слушательницы. — Ты-то здесь зачем? Вон нового министра культуры назначили. Артиста.
— Ничего я не сделаю. И новый министр — тоже.
— А тогда твой „музыкальный класс" что такое?
— Мне отвечать? Когда девушки вот в таких нарядах и босиком перед тобой сидят и что-то спрашивают, сдается мне, они серьезных ответов не ждут.
— Сережа, а мы обиделись...
— В таких нарядах идут на бал.
— Балов нет. Наряды некуда девать. Все танцуют в джинсах. Куда нам деться?
— Интересно... О чем вы у деревенского парня спрашиваете.
— Сам говоришь, что ничего не ждешь. А зачем учишься? Что-то видишь?
— Вижу... Поэтому знаю...
— Что? -
— Чтобы вы вышли в туфельках на бал, культуре надо много платить. Платить, чтобы вывести к телевизору лучших композиторов, художников, певцов, танцоров и отдать им просветительные уроки. И у экранов на тридцать минут ежедневно останавливать жизнь, как в Китае на обязательную физзарядку. И сделать эту программу главной. И так двадцать пять лет. И пусть эта передача покажет всех нас — „какие мы". Чтобы ужаснуться. Проведут уроки Уланова и Козловский. Родион Щедрин и Спиваков. Штоколов расскажет о Шаляпине — почему он велик, а Зыкина — о Руслановой. Елена Образцова покажет, почему некрасиво безголосой девице захватывать ртом микрофон, прыгая на эстраде. Кто-нибудь расскажет, почему поются песни и почему они умирают. Зачем они? Может это атавизм? И чтобы стали эти телевизионные уроки для всех необходимы, как дыхание. Начнется медленное прозрение. И если все будет так... а так не будет — это ясно... И нс узнаете вы никогда, куда, на какие балы выходить вам вот с такими голыми плечиками. На танцплощадки к ПТУшникам. Сегодня ваш Андрей Болконский танцует „брейк". Вот такой ликбез...