Виноватая Людмила подняла глаза — глаза были бесстыжие.
— Сережа, ты здесь будешь и зимой жить?
— Здесь буду и зимой жить.
— А дрова-то есть? Ты сам их заготавливаешь или их тебе кто-то должен привезти?
— Сам заготавливаю. Сам. Сам.
Он почти спокойно разговаривал. А только что готов был выкрутить руки.
— Ладно, мы пойдем. А это я постираю. Будешь ходить на дискотеку наглаженным. Вон сколько баб в деревне, а ты сам рубашки стираешь. Эх ты, добрый молодец... Лель... Дилон... и не воспользуешься.
— Не трогай белье, — пригрозил Сергей, уже сдаваясь.
— Да ладно тебе. Нам с Дарьей это не трудно. И будет повод еще к тебе в гости прийти, — примирительно призналась Людмила.
— А уже прохладно у тебя на полу. Из щелей несет. Ой, заготавливай дрова, парень.
— Людка, бессовестная, ведь я тебя насквозь вижу, — заругалась Дарья уже на дороге. — Он же мальчик совсем.
— А я мальчика хочу. Я для него самая, самая... Луна-то какая!!! — с бесовским бесстыдством закинула за голову руку. — Че меня все держат, все учат. А я вырываюсь, вырываюсь...
Половину шахтеров отправили домой, а половину оставили копать картошку. Поревели. Поглотничали. Куда!.. — сам парторг с шахты приезжал. А эту силу никогда никакие слезы не трогали. Успокоились. Ладно. А если ладно, то... пусть.
Под байковыми одеялами спать уже холодно. Людка встала утром, прокричала мужикам:
— Эй, вы, идите к председателю — пусть нам дрова привезут. Мы уже мерзнем.
День прошел: мужики никуда не сходили.
— А я знала. Эти, что остались, за себя-то не постоят. Дарья, завтра пойдем. И дрова у нас будут.
Людмила давно знала, что все начальники врут. И крутят. И лицедействуют. И изворачиваются. В конце концов пообещают и не сделают. И даже не подумают, что их клянут, злом от досады исходят за легковерность. Им... что им..? Утрутся. Этим начальникам... любому загляни в глаза, увидишь: совести у него давно нет.
Вооруженная грузом опыта, Людмила с Дарьей заявилась к председателю. Она его презирала с того дня, когда с девчатами жаловалась, что у пьяных шоферов машины с пшеницей мокнут под дождем. А председатель на них рукой по столу хлопнул.
Девушки переждали толкотню мужиков в коридоре и вот они — одни в кабинете. Явились скромницы.
Людмила села напротив и сразу распахнула глаза — большие и откровенные.
Председатель под этими глазами от мужской горячки стал медленно отходить. Расслабился. Откинулся на спинку стула. Взглядом всю обшарил. „Так... А ведь ты, товарищ председатель, кот...“
— Рабочий класс пожаловал. Ну, держись, говорю я себе.
Городской мужик. Вольный. Городом набалован. В институте покантовался.
— Анатолий Александрович, мы ночью мерзнем под тоненькими одеялами. Вот, все на нас. Обогревать нас надо — дрова привезти.
— Всего-то, — обрадовался председатель. Он легко себя почувствовал. Думал, девицы сейчас что-нибудь выкинут.
— Будут, — поспешно согласился Анатолий Александрович. — Сегодня же прикажу. Вот, на заметочку поставил.
Людмила за его рукой проследила и птичечку видела.
— Мы надеемся, Анатолий Александрович. Всю ночь будем о вас помнить.
— Вот порадовали. И я не забуду, что вы меня всю ночь помните.
Выскочили. Испарились.
Прошел день. Вечер. Дров не привезли: что и следовало ожидать.
На следующее утро председатель долго переговаривался с кем-то по коллектору. Из коробки, стоящей на столе, резкий мужской голос срывался, изворачивался перед самым лицом: кто-то форсированным звуком докладывал и оправдывался. Голос этот председателю надоел, и он сказал ему:
— Ладно... Понял. Понял.
Щелкнул клавишей и голос заткнулся. И тут же увидел Людмилу с Дарьей.
— Это мы, — сказала Людмила.
— Вижу, — сказал председатель.
— Не привезли.
— Что?
— Ну дрова-то.
— Привезут.
— А вы вчера сказали, что сразу распорядитесь. Что на заметку взяли.
— Взял, взял... Ну нельзя так по-детски... Знаете сколько у меня было таких заметок на день? Привезут вам дрова...
— Зачем тогда так говорили. Вы соврали, что ли?
— Вы что так разговариваете? Я вам дружок? Кум? Брат?
— Необязательность, это ваша норма жизни? Пообещал — не сделал и... ничего... Считаете, что вранье не наказывается?
У председателя кровь отошла от лица. Чтобы не сорваться, не обнаружить гнев, он почти мирно сказал:
— Вот что, девицы, вы идите, работайте. Все остальное не ваша забота. Это понятно? Все... -
— Счас... Только мы еще не сказали, что вы, Анатолий Александрович, нам не нравитесь. Потому что... если человек врет, он совсем уж. Теперь все...