„Это все коктейль, — решил немного пришедший в себя Вениамин, — Чертов бармен! Намешал ерша. Да и Бершадский хорош, вечно втравит в какую-нибудь историю".
В зыбком полумраке комнаты колыхались тени. На улице завывала ноябрьская поземка, и тащиться сейчас на кухню совершенно не хотелось. А там между тем происходило что-то странное.
Отчетливо послышалось бульканье наливаемой из бутылки жидкости, затем упал стакан и покатился по столу. Это уже и вовсе безобразие!
Косяков неясно помнил, что накануне, покидая пресс-бар, куда его затащил литератор Бершадский, он был не один. Провожал какую-то новую знакомую. Неужели привел к себе?
Хотелось тишины, покоя. Хотелось пить и очень не хотелось разговаривать и выяснять отношения.
Опять явственно раздался треск разрываемого бумажного пакета.
„Вот нахалка, — подивился про себя Вениамин. — Первый раз в чужом доме, а шумит-то, шумит".
Он запахнул на впалой груди пижаму, отыскал наощупь очки, несколько раз наткнувшись пальцами на зачитанную до лохмотьев книгу Булгакова „Собачье сердце", и, приняв по возможности приличный вид, поплелся на кухню.
Войдя в прихожую, он убедился, что на кухне горит свет. Вениамин неуверенно потоптался перед закрытой дверью и наконец взялся за ручку. В кухне мог оказаться кто угодно. К этому Косяков уже подготовился. Он ожидал самого невозможного, но то, что увидел, заставило его слабо пискнуть, немедленно захлопнуть дверь и даже навалиться на нее плечом.
В кухне хозяйничала огромная, с него ростом, серая домовая мышь.
Сердце стучало где-то возле подбородка. Очки слетели с переносицы на самый кончик носа. Вениамин подпирал дверь с отчаяньем спасающегося от цунами японца. Ему казалось, что вот сейчас, немедленно, он будет опрокинут на пол и схвачен за горло хищником, который, превосходит силой и наглостью самого свирепого тигра. Да если бы он и обнаружил на своей холостяцкой кухне тигра, испуг не был бы так силен. Это ведь еще можно кое-как объяснить. Ну, сбежал из зоопарка, например. Но мышь!
Не то чтобы мыши были вовсе неизвестны Косякову. Даже наоборот. С мышами он вел давнюю и безуспешную борьбу, так как его однокомнатная квартира располагалась на первом этаже, прямо над кладовками соседей. Время от времени расплодившееся мышиное воинство предпринимало отчаянные набеги на территорию Вениамина. Тогда в ход шли мышеловки, яд, молоток и гвозди. Заколотив очередную дыру в плинтусе, Косяков облегченно вздыхал, но уже следующей ночью просыпался от треска и скрежета поддающегося под мышиными зубами дерева. Выход был один — завести кота. Но вот как раз этого Вениамин позволить себе не мог. За кошкой нужен присмотр, а Косяков не хотел себя связывать никакими обязательствами. Даже перед кошкой.
Пытаясь все же восстановить события вчерашнего вечера, Косяков вспомнил, как прямо к нему на работу в институт „Союзпромналадка" зашел приятель Бершадский. Борис Бершадский, перебивающийся на вольных хлебах и не обремененный служебным расписанием, был лыс, бородат и всегда без денег. Его еженедельные визиты на работу и домой Косяков переносил стоически. Каждый визит обходился в пятерку. Менялись времена и цены, но, здесь надо отдать должное Борису, его такса оставалась твердой. Пять рублей в неделю. Эту сумму Вениамин платил безропотно, ибо на большее не тянул из-за скудности инженерского оклада, а к тому же и понимал, что новые знакомства могут обойтись дороже.
Вчера неожиданно выяснилось, что Борис пришел не занимать, а отдавать долг и при этом немедленно предложил отправиться на поиски укромного уголка, где бы они могли тихо посидеть, подогревая разговор и дружбу незатейливыми напитками.
Успешно начавшаяся пять лет назад борьба с пьянством постепенно сходила на нет, но в городе все еще трудно было отыскать местечко со свободной продажей спиртного. Не спасали даже талоны, стыдливо именуемые „заказами", а рестораны приятелям были не по карману, так что предложение Бориса Косяков воспринял как чисто гипотетическое, но спорить не стал. И без того Вениамину было стыдно и неудобно. Стыдно перед коллегами за частые посещения Бершадского, который совершенно не соответствовал своим внешним видом серьезному государственному учреждению. Нетребовательный к одежде Борис принципиально ходил в неизменном солдатском бушлате и в туристических ботинках, для крепости зашнурованных медной проволокой. В холодные. месяцы года он напяливал треух из бывшего кролика, вытертого на сгибах настолько, что мало чем отличался от лысины хозяина.