„Колбаса по талонам, последняя", — мелькнуло в возбужденном мозгу Вениамина. Но вслух он ничего говорить не стал, а только еще внимательнее прищурился.
Вела себя мышь на кухне вполне по-хозяйски. Без тени смущения и как бы не замечая подглядывающего за ней Косякова, она непринужденно развернулась и вновь полезла в холодильник. Эта бесцеремонность окончательно вывела из себя Вениамина.
— Положь на место! — обличающе громко сказал он и шагнул на кухню, увидев, как мышь вытянула на свет тушку бледно-фиолетового цыпленка, доставшегося ему с боем при распределении продуктов на работе два дня назад. — Сейчас же... — голос его неожиданно осекся, так как он встретился с мышью взглядом.
Небольшие, выпуклые, с красноватым отливом глазки мыши не обнаружили злости и свирепости, но эта нечеловеческая уклончивость взгляда, это выражение наглости и трусости одновременно произвели на Косякова впечатление. Он вдруг отчетливо ощутил, что никакая все это не галлюцинация, и видит он все это наяву. Вениамин слабо повел немеющей рукой по стене, но мышь резко толкнула дверцу холодильника, и та оглушительно громко хлопнула в ночной тишине. Спасительный звук заставил Косякова вздрогнуть и выпрямиться. В следующее мгновение мышь вкрадчиво поманила его лапой.
— Это вы мне? — глупо спросил Косяков и, откашлявшись, как декламатор на сцене, спросил снова. — Меня?
— Тебя, тебя, — неожиданно ответила мышь грубоватым голосом и тоже откашлялась, как бы привыкая к незнакомой речи. — Заходи.
— Нет! — решительно помотал головой Косяков.
— Сказано — заходи! — уже угрожающе приказала мышь, уловив испуг и замешательство хозяина. — Гостем будешь, — ухмыльнулась она своей зверски вытянутой пастью и сверкнула рядом белых зубов, схожих с аккордеонной клавиатурой.
Только сейчас Вениамин заметил, что пол кухни между плитой и столом взломан. Но взломан аккуратно. Три крашеных половицы сложены друг на друга, а рядом валялось и орудие — большой гвоздодер.
„Это что же, — мелькнуло в голове у Вениамина, — вот так прямо из подвала чудовище и пробралось? Да еще при помощи гвоздодера?".
Но другого объяснения пока не нашлось. В приличных размеров щель при желании мог пробраться и сам Косяков, и у него даже возникло смутное стремление поменяться с мышью местами. Пусть себе сидит на кухне, если ей тут нравится, а он — в щель и с глаз долой. Останавливало только то, что в подвале могли обитать страшилища и похуже.
— Чего стоишь? — развязным тоном продолжила мышь и вальяжно развалилась на стуле, отчего изрядное пузцо наползло у нее складкой на тонкие ножки. Она' вновь искоса посмотрела на Косякова и, протянув отвратительную лапу с блестящими серыми коготками, набулькала полный стакан молока. — Поговорим?
— Поговорим, — прошептал Вениамин, поняв, что сбежать нс удастся.
— Надоело питаться дрянью, — откровенничала мышь, со всхлипом потянув из стакана. — К нам туда, — мотнула она головой в сторону щели, — одна дрянь попадает. Молока хочешь?
Вениамин сделал неопределенный жест рукой, долженствующий означать отказ и робко пристроился на самом краешке стула.
— И в подвале жить надоело, — капризным тоном заметила мышь. — Скучно там.
Косяков тупо кивал в такт словам и с тоской смотрел на дверь. Похмелье выдуло, как будто он из теплой постели попал под пронзительный ноябрьский ветер. Он перевел взгляд с разглагольствующей мыши на свое колено. Колено противно дергалось.
— Ты почему молчишь? — в голосе мыши вновь послышались угрожающие нотки. — Ты давай, разговаривай!
— О чем? — второй раз с момента встречи открыл рот Вениамин. — О чем разговаривать?
— Ну, спрашивай, что ли. Кто я, да откуда, — мышь раздраженно оттолкнула почти пустую бутылку, отчего та заплясала на столе, рискуя свалиться, и скрестила лапы на груди. — Почему не спрашиваешь? Тебе что, неинтересно?
— Интересно, — сознался Косяков и устало протер глаза под очками. — Очень, — трусливо добавил он, заметив, что мышь подалась вперед и хищно оскалилась. — Кто вы?
— То-то же, — удовлетворилась вопросом мышь. — Я же тебя не случайно выбрала. Нравишься ты мне. Опять же, живешь один, — она со вкусом потянулась и встала.