— Плохо учится, — жаловался по вечерам Алик. — Невнимательный. А я вот до всего своим умом дошел.
— Ты его еще в компьютерный класс сноси, — ехидничал внутренне довольный плохой обучаемостью еще одного нахлебника Вениамин. — Или в школу отдай для особо одаренных.
— А что? — загорался новой идеей Алик. — Компьютер — это здорово! Я бы и сам на компьютере... — Но быстро угасал. — Как же, достанешь компьютер с твоей зарплатой... — и зло косился на хозяина.
С деньгами дело обстояло и правда плохо. Косяков давно уже прикидывал, чего бы продать, но кроме книг продавать было нечего. Рацион обитателей квартиры становился все скуднее, а Алик все капризнее. Сбылись и худшие опасения: Бершадский приучил Алика к портвейну, а сигареты у Косякова тот стал стрелять еще раньше — на этом, по мнению Вениамина, полное очеловечивание мутанта завершилось. Теперь дополнительно к питанию Алик требовал курево и нередко водку, а где ее возьмешь при талонной системе?..
У Бершадского с деньгами тоже бывало то густо, то пусто. Когда подваливал очередной гонорар, Борис становился щедр и расточителен, когда оказывался на мели — скуп и расчетлив. И в том и в другом случаях время он проводил в гостях у Косякова, а вернее сказать, у Алика, потому что души в нем не чаял.
— Обязательно напишу про тебя книгу, — в минуты пьяной болтливости откровенничал он. — Назову — фантастический роман. Иначе ведь не поверят.
— Книгу я могу сам написать, — серьезно возражал подвыпивший Алик и глубоко затягивался сигаретой. — Ты вот лучше налей еще.
— Умница! — умилялся Борис. — Конечно, можешь сам написать. А я отредактирую и издам.
В последние недели Бершадский носился с идеей создания творческого кооператива „Хроникер". Ни в одной редакции он прижиться не мог, а случайные заработки не давали расслабиться ни на минуту.
— Мы с тобой вдвоем такого наворочаем — денег будет куча. И Вениамина на службу возьмем. Возьмем ведь?
— Может, и возьмем, — капризничал Алик. — Посмотрим на его поведение.
Косякова бесила эта пьяная трепотня, и больше всего ему хотелось взять и стукнуть Бориса по лысине или огреть чем-нибудь Алика, но, сдерживая себя, он только угрюмо прихлебывал из стакана и старательно заедал выпитое квашеной капустой — излюбленной в последнее время закуской, на более изысканную снедь денег не хватало.
Иногда после вечерних посиделок Борис отправлялся через весь город домой, иногда, если бывало слишком поздно или добраться до своей квартиры он был не в состоянии, оставался ночевать у Косякова. В этом случае незаменимым оказывался солдатский бушлат, его Борис расстилал прямо на полу между раскладушкой и диваном. Более стойкий к выпитому Алик обычно желал продолжить начатый разговор.
— Вот для чего ты живешь? — допытывался Алик у Косякова, размешивая ложечкой чай. — Чего ждешь от этой жизни?
— Чего, чего!.. — агрессивно передразнивал Вениамин. — Жду, когда зарплату повысят, чтобы тебя, дармоеда, кормить.
— Это ты брось, — усмехался в коротенькие усы Алик. — Подумаешь, зарплата. Оно, конечно, хорошо, когда зарплата большая, но все же... К чему стремишься?
— Ну... — терялся Косяков. — Например, хочу, чтобы войны не было, и чтобы все поровну. А то у директора зарплата — во, а у меня — шиш.
— Да я не об этом спрашиваю Зачем ты есть на белом свете, мыслящее существо? Чтобы о зарплате думать?
— Еще, чтобы счастливым быть!
— Это как? Когда все купить можно?
— Не только. Я, чтобы тебе было известно, раньше стихи писал. Еще до женитьбы. В литкружок ходил. Хвалили. Я бы хотел известным поэтом быть. Меня бы печатали, а все читали — и радовались.
— Это разве счастье? — недоумевал Алик. — Мне тогда из мышей и вырастать не стоило. Сиди себе в подвале, крошки жуй, вот тебе и счастье.
— А хочешь, я свои стихи почитаю, — воодушевлялся Вениамин. — Ранние.
— А что, и поздние есть? — равнодушно интересовался Алик, отваливаясь на спинку стула. — Ну, давай, давай.
— Поэтам спать не полагается, — вдохновенно начинал Косяков, — Им полагается чуть свет Смотреть, как зори занимаются, Иначе, что ты за поэт.
— Очень мило, — хвалил Алик и зевал. — Спать пойдем, а то действительно придется смотреть, как зори занимаются.
Нет, не зря интересовался Алик в разговорах с Косяковым о смысле жизни, в итоге тот сам стал об этом частенько задумываться и пришел к весьма печальным выводам. Очень живо напомнили Вениамину мышиные откровения их самую первую беседу, когда Алик заявил, что и нужно-то ему для счастья лишь новый цветной телевизор да ковер на пол. Сколько ни пытался Косяков размышлять о чем-нибудь возвышенном и отвлеченном, все равно выходило лишь о зарплате да о шмотках, да, может быть, еще о том, чтобы избавиться от Алика. Но об этом думалось как-то лениво, и в душе Вениамин уже сомневался, что без Алика ему станет лучше — привык он к своему постоянному собеседнику. К тому же Косяков надеялся, что его пример добросовестного труженика и достойного члена общества поможет Алику в правильном воспитании и становлении, как личности. Кроме того, Алик все реже стал выказывать неудовольствие хозяином квартиры — начал, очевидно, понимать, что сколько ни ворчи, добычливее Косяков уже не будет и рассчитывать на него в деле улучшения материального благосостояния не следует.