Так, Бершадский, выпустив хилую брошюру о борьбе с домашними паразитами, полностью разочаровался в издательской деятельности и ударился в запой, оставив Алика и Вениамина в покое. Сам Алик теперь запасы спиртного держал в кладовке в прочно запакованных коробках и доставал не часто, хотя там в избытке хранилось и столь любимое им шампанское. Пару раз поклянчив на опохмелку и получив отказ, Бершадский обиделся и норовил перехватить Косякова в институте, чтобы не идти к нему домой.
— Вот гад! — откровенничал он с Вениамином, провожая его до остановки. — Я ведь столько для него сделал. Помнишь Новый год? А как мы возились с ним, пока он дома сидел? Кормили, поили, разговоры разговаривали.
Косяков согласно кивал, отдавая должное словам Бершадского, но в душе оставались кое-какие сомнения. Что ни говори, а сегодняшнего благополучия Алик добился сам и ему самому решать, как вести себя дальше. Пьяная настойчивость Бориса была не всегда приятна. К тому же у Алика сейчас столько дел. До пьянки ли? Но цепкий, как клещ, Бершадский не желал этого понимать.
— Я в него душу вложил, ничего не жалел, а он мне сейчас под зад коленом. У-у, мышь!
— Да что ты на него взъелся? — пытался утихомирить Бориса Косяков. — Он ведь тебя из дома нс гонит. А что пьешь много, так, может, Алик и прав. Пойдем к нам, поужинаем. Вчера Алик стерлядь приволок, уху сварим.
— И никакой благодарности! — не слушал его Бершадский. — Налей* прошу, сто грамм. Душа горит. А он — кефиру попей. Жлоб! Толком подумать, сам-то, ни имени, ни фамилии.
Но вот здесь Бершадский ошибался. Как раз накануне Алик поразил Косякова тем, что выправил себе паспорт.
— Есть повод отпраздновать, — встретил он Косякова в прихожей, загадочно улыбаясь. Посреди комнаты стоял стол с бутылкой отсверкивающего фольгой шампанского.
— Неужели? — усомнился усталый Косяков, снимая пуховик.
— Есть повод, есть. Вот!
Перед носом Вениамина открылась темно-красная книжечка с золотым гербом на обложке. С первой страницы на Вениамина глянула самодовольная рожа Алика.
— Это как? — не понял Косяков. — Фальшивый, что ли?
— Боже мой! — трагически воскликнул Алик. — Конечно, настоящий! Что я тебе, уголовник?
— Ну-ну, — сказал Вениамин и взял паспорт в руки.
Нет, все здесь было по-честному. Фотография, печать, аккуратно заполненные страницы.
— Алик Джафарович Фолиян. Год рождения — семьдесят шестой. Место рождения — Баку. Национальность — русский. Что это такое?
— Темный человек. Это — паспорт. Документ. Посмотри-ка еще прописку.
Косяков открыл нужную страницу и прочитал свой собственный адрес.
— Как это тебе удалось?
— Мелочи. Нет ничего невозможного.
— А отчество, фамилия?
— Какая разница. Доволен?
Косяков и в самом деле был доволен. Уже не раз он задумывался о том, что их мирная жизнь может рухнуть при первом визите участкового милиционера. Соседка из квартиры напротив никак не могла простить Вениамину исчезновения любимого кота и к появлению в доме еще одного жильца относилась с подозрением.
— Кто это у вас живет? — интересовалась она, появляясь на лестничной площадке всегда в тот момент, когда Косяков собирался открыть дверь.
— Родственник, — мямлил Вениамин. — С юга.
— Странный у вас родственник, — качала головой старушка. — Не здоровается.
У Вениамина вертелось на языке нехорошее словцо, могущее удовлетворить праздное любопытство, но, помня о суровых советских законах, он заставлял себя быть сдержанным.
Теперь же проблема отпадала сама собой, хотя подлинность документа вызывала сомнения.
Но Алик был счастлив. Пробка от шампанского ударилась в потолок и, как юла, завертелась на полу. Шипучее вино, переполняя стакан, полилось на клеенку. Косякову ничего не оставалось делать, как поддержать тост и отпраздновать появление еще одного достойного члена общества.
Весна все чаще напоминала о себе короткими вылазками: после морозного утра к обеду принималось капать с крыш, в подземных переходах стали продавать веточки мимозы, двери автобусов как-то сразу оттаяли и начали открываться без противного визга и скрежета.
В институте вывесили приказ о сокращении, и свою фамилию в черном списке Косяков нашел без труда. Отчаянья при этом он не испытал, хотя неприятный осадок остался. В последние дни он крепко задумывался о том, как жить дальше. Сидеть на шее у Алика становилось неудобно. Зарплату теперь Вениамин оставлял себе, ее едва хватало на разные мелочи, а дом и хозяйство полностью держались на Алике.