В почтамте душно и сыро, поэтому одежда на мне не сохнет, скоро начнется озноб. Заболеть — это бы неплохо: больница, гигиена, запах кухни, звон посуды. Но я в командировке не от завода. Я — от кооператива. Мне нужно не болеть, а дело делать. Повздыхаешь тут по старым временам: хоть и жизни не было, умереть не давали.
Ломаю голову над текстом и вдруг слышу, как кто-то нюхает мою макушку. Кто-то вдыхает осторожно и глубоко, не сопит, выдыхает в сторону, но мне все равно слышно.
Оборачиваюсь не спеша, с достоинством, немного возмущенно.
Женщина. Молодая, моих лет. Не красавица, но все на месте. Глаз не отводит, а наоборот — смотрит с интересом, каков объект обнюхивания спереди? Губы чуть шевелятся, будто не решаются на улыбку.
Я еще не подвергался человеческому обнюхиванию. Собаке дал бы лизнуть руку. Погладил бы кошку. А с этой как? Не шутит, серьезная, делом занята, будто пыль со стола вытирает и взглядом просит приподнять локти. Хоть оно и раздражает, а все равно приподнимешь. Я киваю ей почти одними глазами и отворачиваюсь.
Ее белая кофточка всплывает в поле моего зрения и опускается. Села на соседний табурет.
Ну, сиди, что же с тобой делать. Только не мешай. Мне надо жизнь спасать.
Нет, не мешает. Ничего не говорит, но разглядывает откровенно. Будто хочет вспомнить. Или мне что-то напомнить.
Да не знакомы, не знакомы. Я здесь впервые. И лиц таких отродясь не встречал, всех женщин моего прошлого узнаю без труда. И даже девочек. Поглядываю на нее между делом. Нет, и в детстве не встречались. Гарантия.
Она слегка и коротко улыбается. Я говорю:
— Мы ведь не знакомы?
Она молча кивает, но тут же пожимает плечами, иронично отклонив голову вбок. Разберись-ка. Но мне до того ли? Заполняю бланк наскоро — черт с ней, с буханкой — и отправляюсь к стойке, расставаться с последней мелочью.
Ожидая у стойки, пока пересчитывают слова и пятаки, спиной чувствую, что любознательная особа не уходит. Оборачиваюсь. Сидит, где села. Ну что тебе надо? Не тот я, кого ты искала...
К выходу мне идти мимо нее. Проход неширок. Хорошо бы пройти и не встретиться с ней глазами. Но за каких-то два шага она резво встает и направляется к выходу впереди меня. Поневоле разглядываю: короткая прическа, средней ширины плечи, гимнастическая спина, талия, бедра — все при ней, все в норме, но ничего в глаза не лезет.
Выходим на крыльцо, она впереди, вскидывает перед собой зонтик и нажимает кнопку. Цветастый купол из японского шелка раскрывается сам с хлестким щелчком. Она весело пугается и протягивает зонтик мне:
— Только вчера подарили, я его еще боюсь.
Мягко берет за ту руку, в которую я принял зонт, и мы идем куда-то. Мне все безразлично. Пока разберется, может, успеет накормить... Почему-то у любой женщины всегда есть еда.
— Варя, — она смотрит на меня, ручка зонтика делит ее лицо пополам, абсолютно симметрично, в аккуратных ушах голубеют сережки-незабудки, серебро с эмалью, абсолютный вкус.
— Иван, — я не называю фамилии, могла сама увидеть через плечо, когда нюхала. — Куда мы идем?
— Боитесь?
— Нет. Просто интересно.
— А почему не боитесь?
— Потому что нечего терять.
— А жизнь?
— Кому нужна чужая жизнь?
— А вдруг?
— Тем более интересно.
Она улыбается такому ответу и сообщает, что, если я не очень занят, то мы идем к ней в гости.
Итак, в гости. Не больше, но и не меньше. Меня выбрали. Избрали. Выделили. Интересно, по каким признакам?
По внешности? Ей не шестнадцать лет... По каким-то особым мужским приметам? Не разбираюсь в этом... Заподозрила богатство? Исключено... Допустим, разглядела, что я не местный. Что ей может быть нужно от такого? Убить кого-нибудь? Или попугать? Или обмануть? А зачем тогда обнюхивать?
Сам черт вас не поймет, о женщины, пардон за банальность...
Мы ехали на троллейбусе, потом на автобусе. И молчали. И приехали к новым девятиэтажкам на окраине города. Автобус развернулся у леса, и мы вышли вместе.
Меж домами было пусто и перекопано, а поверх лежала разветвленная тропа из бетонных плит. Варя с новым испугом раскрыла зонтик, подала его мне и сообщила:
— Я хочу отсюда переехать в старую часть города, в деревянный дом. Сменяются охотно. Только сомневаюсь...
— Удобства?
— Не только. В старых домах этот запах... Везде керосином... Я выросла рядом с примусом, не хочу...
— А здесь чем плохо?
Она подумала и сказала:
— Решено! Не буду меняться. Все это зарастет, — обвела рукой раскопки, — будет уютно.
— И воздух чистый, — я сказал это просто так, для разговора.