Владимир Шкаликов
ГЛУБОКИЙ КОНТАКТ
Встречи с двуногими всегда опасны.
Это странно, когда два разума, самой Природой определенные в соседство, обреченные часто — хотя и неожиданно — встречаться, не могут найти общего языка. И пусть бы это длилось недолго. Нет, веками, тысячелетиями тянется непонимание. Хуже того — взаимоненависть. Пугающие легенды друг о друге. Взаимострах, не допускающий даже поверхностных контактов. А редкие столкновения — это всегда взаимная гадливость, часто — гибель кого-то одного или обоих, изредка же — попадание к двуногому в плен: без возврата, без малейшего намека на то, что понимание начнется.
Двуногие, безусловно, высокоразумны. Впрочем, пик разумности у них в прошлом. Когда-то они были много ближе к Природе. Тогда казалось: еще немного, еще усилие с их стороны, и понимание состоится. Но страх перед Природой оказался в них сильнее разума. Не путь Слияния избрали двуногие, а высокомерную борьбу против собственной среды обитания. Нашли рабов — из наименее самостоятельных четвероногих, овладели твердыми породами из неживых и стали твердым разрушать твердое, мягкое, жидкое и вдыхаемое, стали много и напрасно убивать. Словом, последний шанс на понимание был утрачен. Смерть разделила два разумных рода навсегда.
Когда очередная внезапная встреча происходит, тысячелетнее правило обязывает освободить двуногому путь и скрыться с возможной для достоинства быстротой. Если же отступать некуда, следует мгновенно передать двуногому всю информацию о своем роде — в надежде на запоздалое понимание и в интересах самозащиты. Это и будет глубокий контакт — нежелательный, бесперспективный, но — неизбежный.
Все сложилось как нельзя хуже. Двуногий резко опустился перед Ша на колени и быстрыми движениями рук начал ворошить траву. Ни норы, ни коряги, чтобы укрыться. А двуногий явно охотился, явно имел целью пленение, и Ша понял, что глубокого контакта не избежать. Он еще раз попытался использовать звуковое предупреждение, но за треском мелких сухих веток й шелестом травы опять не был услышан. Тогда Ша с предельной быстротой распрямил верхнее кольцо своего черного тела и одним зубом сделал предупредительный укол. Рука двуногого отдернулась, раздался его раздраженный голос. Ша знал, что временем, которое двуногий после принятия информации тратит на замешательство, надо воспользоваться для собственного спасения. Но он не сделал этого. Он застыл, всматриваясь в лицо двуногого: а вдруг этот — не такой, как все в его роду, вдруг он все поймет?..
Двуногий сделал несколько движений руками, затем быстро наклонился и Ша почувствовал ряд быстрых толчков. При каждом толчке все вокруг дергалось, затем мир повалился набок и замер. Тогда стало больно: сначала у головы, потом посередине туловища, потом опять у головы.
Ша понял, что его информация принята, что двуногий ответил. Вероятно, от сообщения Ша двуногому стало больно, поэтому и он счел нужным использовать для обмена тот же тип информации.
Все хорошо, все правильно, думал Ша, контакт состоялся, да здравствует Первый Шаг!
Он умер счастливым, хотя и не успел понять двуногого.
Канни сидел на корточках и все не мог оторвать взгляд от гадючьей головки. Куски черного тела еще вздрагивали, хвост обернулся вокруг стебля багульника и растение мелко тряслось от его слепых усилий, а голова змеи лежала неподвижно, сомкнув смертельные челюсти в трагической гримасе, и глядела на человека в упор еще живыми умными глазами. Канни вдруг вспомнил выражение: „Мудрость змеи". Совершенно не к месту в его положении было разглядывать эти загадочные круглые глаза с немыслимым количеством цветных колечек вокруг бездонных зрачков. Сейчас яд начнет действовать и Канни станет не до мудрости. Но еще несколько секунд он не мог оторваться от чуда змеиных глаз, удивляясь, что за тридцать прожитых лет ни разу не видел такого, и чувствуя, как первая ярость, направлявшая мстительную руку, превращается в печальное сочувствие.
Наконец он стряхнул наваждение, бросил нож на зеленый мох и попробовал выдавить из ранки кровь, но получилось плохо: видно, успела свернуться. Тогда он наклонился, вытер лезвие о мох и рыча сквозь зубы, сделал на пальце крестообразный надрез. Кровь появилась, и он стал, как учили, отсасывать ее губами и сплевывать прямо на клюкву, из-за которой так глупо налетел на змею. Крупные продолговатые ягоды напоминали напившихся крови клопов. Хотелось громко ругаться, но рот был занят, и это неудобство еще больше выводило Канни из себя.