Автобус был набит битком и кренился, как кораблик в море. Катя через желтые немытые окна толком не видела города, но город, кажется, был большой. По ту сторону реки дымили трубы заводов. Но вот выехали в чистое поле, Катя увидела бульдозеры, асфальтоукладчик. А вот и картошку окучивают... А вот пошел лес, замелькали холмы... Где же село Желтый Лог? В автобусе поначалу громко говорившие люди замолкли. Шофер включил радио, визгливо пела какая-то певица. Потом водитель выключил радио и объявил: — Приехали. — Но никто и не вздумал подниматься. По голосу пассажиры поняли, что автобус сломался, вернее — прокололась шина. Пока шофер в очках менял колесо, часть мужчин вылезла покурить, и вместе с ними — Витя. — Ты куришь? — только и успела ахнуть ему вослед сестра. Она смотрела в окно, как он солидно затягивается, стоя возле водителя, как он помогает тому — вот старое колесо понес подвешивать на задке автобуса, вот вернулся, закурил вторую сигарету. Катя понимала, что он курит как бы для нее, устанавливая некую дистанцию: ты там по заграницам отдыхаешь, а мы тут работаем, и еще неизвестно, будет ли от тебя прок в новой тяжелой российской жизни.
Наконец, автобус покатил дальше, и холмы раздвинулись, и перед Катей возникло небольшое село как бы в чаше, раскинувшейся до горизонта, с рыжезеленым лесом по краям. Катя поняла, что это и есть ее новая родина. Она суетливо, несколько стыдясь своей праздничной одежды, вышла за братом из жаркого, вонючего автобуса, и Витя, не оглядываясь, повел сестру по пустынной улице. Дома здесь были разные — и дорогие коттеджи из красного кирпича, и сиротские избы, полубараки. Дом 31-а оказался именно таким, серым, под латаной. шиферной крышей, но зато со своим двором и сараем. Ворота покосились, крыльцо было новое, из свежей доски, и эта малость уже как бы давала надежду: мол, ничего, было бы откуда стартовать. .. На дверях висел амбарный замок, и Катя поняла, что родителей дома нет. Витя достал из глубокого кармана штанов длинный ключ, отпер дверь, и брат с сестрой вошли в темный дом. Каждый дом имеет свои запахи. Дом, в котором жили Катя, Витя и родители до переезда, пах деревом, табаком, кипяченым молоком. Здесь же воздух был сырой, какой-то каменный, наверное, потому, что строили эту хибару из шлака, штукатурка кое-где отлипла и из щели сыпался песок. Но предметы сюда почти все были перенесены из катиного детства: зеркало на стене, швейная машина мамы, сундук бабушки, обитый лентой из железа, и конечно же, все одеяла, одно — бывшее бабкино, а потом ставшее катиным — ватное одеяло с пришитыми разноцветными клочками ситца... Но, несмотря на родные вещи, воздух здесь был казенный. — Чаю с дороги? — баском спросил Витя и поставил на новую электроплитку новый зеленый чайник. Заглянул в зеркало, пригладил... нет, наоборот, как-то еще более нелепо взъерошил волосы на голове и наконец улыбнулся: Чинзано не привезла?
— Чего? — изумилась Катя и вдруг поняла, вспомнила — ведь он же дитя, об Италии знает по фильмам, а там все чинзано пьют.
— Брала, но на таможне отобрали, — соврала Катя. — Зато я тебе... вот... что... — Она вытащила из-под одежды в сумке тяжеленный револьвер и коробочку с патронами. — Все говорят, как настоящий...
В первую секунду вздрогнувший от радости Витя с надеждой спросил: — Газовый?
— Н-нет... Но грохает — испугаться можно. — Катя поняла, что ее подарок для брата смешон, и с виноватой улыбкой сказала: — Не дали бы пропустить, я узнавала. — Она снова поймала себя на мысли, что совсем упустила из виду: брат вырос. И добавила: — Я слышала, там что-то сверлят... и он становится, как настоящий. — А! — это уже меняло дело. Витя сопя принялся более внимательно оглядывать оружие. И буркнул: — Спасибо. — Вставил патроны, открыл запертую форточку и, высунув руку во двор, нажал на спусковой крючок.