Володька шел опустив голову и теребил конец галстука. Я заметил, что галстук у него не красный, как у всех, а снежно-белый. Наяву это была вещь немыслимая, но во сне такая деталь ничуть не удивляла.
Мы достигли пологого, поросшего пушистым белоцветом перевала и под горой увидели село. А может, и городок. С зелеными переулками, столетними тополями, домами в один-два этажа и колокольнями.
Здесь впервые шевельнулось во мне беспокойство. Или предчувствие какое-то.
— Ох, я и не знал, что здесь... такое. Думал, кроме нашей деревни, близко и жилья нет.
— Это Горохов, — понимающе отозвался Володька. — Про него мало кто знает. Лишь некоторые...
Было непонятно: как это „лишь некоторые" знают про такой довольно крупный населенный пункт? Но спросить я не решился. Потому что в Володькиных словах почувствовал некий намек.
Мы пошли по переулкам. У заборов густо подымались лопухи, а в канавах цвели кашки и солнечные лютики. Редкие прохожие — все больше старики да бабки — смотрели на нас молча и несердито.
Дома были как в нашей Тюмени. Чаще деревянные, с палисадниками, а иногда — кирпичные двухэтажные особнячки. Старые, обшарпанные. Обыкновенные. Но сквозь эту обыкновенность невидимо проступало что-то иное. То готика старых замков, то округлая мощь древних бастионов. Не было в этом никакой угрозы, но опять чувствовался непонятный намек.
Некоторое время рядом с нами шла большая кудлатая собака. Буквально впритирку ко мне шла. Такая настоящая — ну, совершенно как наяву. Я ногой ощущал ее пыльную теплую шерсть с колючками и видел в глазах блестящие точки.
Потом собака убежала, а Володька спросил:
— Ты теперь уже не боишься незнакомых барбосов?
— Не-а! — отозвался в без обиды. Потому что спросил он совсем не насмешливо.
Мы вышли на широкую улицу — с одной стороны кирпичные магазинчики и одноэтажная аптека, с другой — длинная, сколоченная из жердей изгородь. На верхней жерди сидел золотоволосый нестриженный мальчишка лет семи-восьми. Он был в красных трусиках, в перемазанной белой майке и — вот чудак! — в растоптанных подшитых валенках. Мы ему ничего не сказали, и он тоже ничего не сказал нам. Но хитро посматривал, пока мы шли мимо. А потом быстро, почти украдкой, помахал немытой ладошкой.
И сейчас мне приходит на память стишок, который сочинился прямо там, во сне, на улице городка Горохова.
Почему „Игорек Горохов"? Ну, фамилия, видимо, по названию городка. А имя неизвестно откуда...
Когда прошли квартал, Володька сказал:
— Ты ведь его знаешь, этого воробушка.
И я вспомнил. Это тот второклассник, которого зимой увидел я на улице Первомайской. Его, опоздавшего на урок, не пустили в школу. И я, чтобы утешить беднягу, подарил ему маленький талисман — картонный елочный месяц.
Но тогда я не знал, что он — Игорек...
Мы с Володькой вышли на круглую, поросшую белоцветом площадь. По краям ее стояли две церкви и пожарное депо с каланчой, украшенной деревянными узорами. Каланча и колокольни подымались очень высоко и словно сходились в зените, над нашими головами.
Здесь же стоял еще один дом. Тоже похожий на церковь, только без башен. Нижний этаж у него был подвальный, верхние края окошек — на уровне земли. Перед окнами были вырыты углубления, изнутри облицованные кирпичами. Мы заглянули — там стояла темная, но прозрачная вода.
— В подвале тайная библиотека, — вполголоса сказал Володька. — Пойдем?
Я не спросил: зачем? Раз Володька сказал, значит, надо. Для того мы сюда и шли.
Мы оставили на кирпичном поребрике сандалии и носки. Спустили ноги в яму, потом повисли на руках, цепляясь за кирпичи, спрыгнули. Воды оказалось по колено. Теплая, словно кипяченая. И какая-то плотная.
Раздвигая эту воду ногами, мы подошли к окну с выбитыми стеклами. — Лезем?
— Ага...
Мне было жутковато, один я ни за что не полез бы в таинственный подвал. Но Володька был рядом. К тому же, в сюжете сна явно была пружина, закрученная нужным образом. Она и давала событиям ход.