— Бывал в Т.?
Шурик обиделся:
— Я в Т. техникум мог закончить. Сейчас бы водил поезда, получал хорошие деньги, и в отпуск строго по графику.
Роальд грубо хмыкнул:
— В Т . тебе три статьи светили. Это по меньшей мере. Я глубоко не копал.
Шурик совсем обиделся:
— Роальд, я два года не отдыхал, От меня Лерка ушла. У меня плечо выбито. Разве я не пашу, как вол?
— Пашешь, — вынужденно согласился Роальд. — Только голос у тебя злой. Ты прости всех, тебе станет легче.
— Как это? — не понял Шурик. — Как это простить всех?
— А так, — грубо хмыкнул Роальд. — Дали тебе по морде — прости, не копи злость. Все равно кому-то должны были дать по морде. — Роальд, без сомнения, перелагал идеи Лени Врача. — Хулиганье всегда хулиганье. Злиться на них? Да у тебя и без того рожа перекошенная. Прости всех! Поймай ублюдка, сдай куда нужно, и прости. Вот увидишь, у тебя жизнь изменится.
Шурик оторопел:
— Всех простить? Это что ж, и Соловья простить? Костю-Пузу простить?
— Поймай и прости, — грубо сказал Роальд.
— Как это — поймай? — до Шурика что-то дошло. — Разве Соловей не в зрне?
Банду Соловья (он же Соловей, он же Костя-Пуза) они взяли в прошлом году. В перестрелке (Соловей всегда. пользовался оружием) ранили Сашку Скокова. Сам Соловей (на пальцах левой руки татуировка — Костя, на пальцах правой соответственно — Пуза ; в зоне какой-то грамотей колол) хорошо повалял в картофельной ботве Шурика, не приди на помощь Роальд, завалял бы в конец, наверное.
— Разве Соловей не в зоне? — повторил Шурик.
— Бежал, скотина, — просто объяснил Роальд и его холодные глаза омрачились. — Всплыл в Т., с обрезом, и обрез этот уже стрелял. Но ты в Т. отправишься не за Костей-Пузой.
— Я в отпуске, — быстро сказал Шурик.
— С шестнадцатого, — быстро поправил Роальд.
— Почему с шестнадцатого?
— А работы как раз на три дня. Сегодня уедешь, шестнадцатого вернешься и прямо в Марий Эл,
Шурика передернуло:
— Три дня! Какая это работа — три дня?
Роальд усмехнулся:
— Двойное убийство.
— Двойное убийство? Раскрыть двойное убийство за три дня?!
Роальд опять усмехнулся и усмешка его Шурику не понравилась:
— Не раскрыть... Не допустить третьего.
— Чьи трупы? — еще не соглашаясь, хмуро спросил Шурик.
Роальд ухмыльнулся:
— А трупов нет...
— То есть как нет?
Роальд объяснил.
Получалось так. ,
В тихом, незаметном прежде железнодорожном городке Т., ныне с головой погрузившемся в диковатую рыночную экономику, жил тихий незаметный бульдозерист Иван Лигуша. Лигушей, кстати, он был вовсе не по прозвищу — получил такую фамилию от отца. Здоровый, как бык, неприхотливый в быту, Лигуша во всем был безотказен — выкопать ров, засыпать ров, снести старое здание, расчистить дорогу, просто помочь соседу... Жил Лигуша одиноко — в частном домике, ни жены, ни детей не имел, всех близких родственников выбило еще в войну, не пил, не курил, не гулял, на работе особым рвением не отличался, правда, и от работы не бегал. Некоторое скудоумие делало его оптимистом. Вот потрясись всю жизнь в кабине бульдозера!.. Но полгода назад с Иваном Лигушей начались странности. Для начала Иван попал под машину. Не под „Запорожец", не под „Москвич", даже не под „Волгу". Попал Лигуша под тяжело груженный КАМАЗ. Крепыш от рождения, бульдозерист выжил, врачи перебрали его по косточкам, но вот с памятью получилась какая-то чепуха: имя, домашний адрес, место работы, имена соседей помнил, но спроси его: „Иван! Ты в прошлом году был в отпуске? А картошку ты посадил в огороде? А что такое самолет помнишь?...", ну и так далее, он, конечно, вспоминал, отвечал даже, но лучше бы, наверное, и не вспоминал. Спросишь, как там нынче в Березовке (он иногда ездил в деревню — за мясом), а он радуется — Рона разлилась! „Река, что ли?“ — „Ага.“ — „Мясо-то хоть привез? Почем там у них?“ Лигуша отмахивался: „У Барбье, как же, допросишься!...“
Непонятные вел речи.
Пристрастился посиживать в кафе „Тайга“ при одноименной гостинице. Раньше, до встречи с КАМАЗом, не пил, а сейчас без проблем — мог большой вес взять за вечер. Глаза блестят, не смотрит ни На кого, а всех видит. Вдруг прогудит: „У Синцова была? Зря ты это..." И женщина, присевшая было выпить чашку кофе, приличная, культурная, умная на вид женщина, ни в чем таком никогда не замешанная, вдруг, поперхнувшись, краснела. Вспыхивала, оставляла недопитый кофе, Бог знает, что Лигуше про нее виделось... Случалось, напрямую мысли читал. Сидит, скажем, напротив Лигуши Матросов, жил неподалеку такой кочегар. Он свое винишко вылакал, ему скушно, он всех не любит, он на Лигушу глаза поднимет — дать бы этому Лигуше в круглое рыло! — а Лигуша уже знает, уже смотрит на него, уже предупреждает: иди-ка домой, вот давай домой иди-ка, только не по Зеленой, на Зеленой тебя, пьяного, оберут. И все такое прочее.