И не хлынут слезы из черных, как ночь, глаз таджиков, кутающихся в пестрые халаты, надеющихся начать в Т. новую жизнь. Шурик слышал, в Т. их называют максимками, вкладывая в это слово жалость и благодушие, и в Т. они поставили свой кишлак прямо на руинах недостроенной гостиницы — из деревянных ящиков и картонок. Местные богодулы, слышал Шурик, совершают в кишлак паломничества, это в Т. приравнивается к заграничной турпоездке. „Мы еще до Индии доберемся!14— хвастают богодулы. Всерьез уверены: рано или поздно кто-то омоет сапоги в водах Индийского океана, а, значит, на руинах недостроенной гостиницы в Т. поднимется, заживет напряженной жизнью новый кишлак, и поселятся в нем смуглые босоногие люди, не верящие в белых мух, падающих с неба, и в то, что вода может быть твердой...
Шурик вздохнул.
Широк русский человек.
Не выйди вовремя закон о частной и охранной деятельности, подумал он, тянул бы я сейчас армейскую лямку, поддавшись на уговоры сержанта Инфантьева. Или тянул бы лямку в милиции.
Скушно.
Зато Лерка бы не ушла...
Но закон вышел, и вышел вовремя. Роальд, суровый прагматик, создал одно из самых первых в стране частных сыскных бюро. Никогда Роальд не был романтиком, потому мечта и сбылась.
За два года работы в бюро Шурик насмотрелся всякого. Его уже не удивляли бурные слезы, он разучился верить слезам. Его не удивляли бурные мольбы, бурная ругань, явная ложь и скрытая ложь, его уже не трогало эффектное благородство, он не верил невинным голубым глазкам. Что глазки?..
Коля Ежов (который не Абакумов) отследил женщину, с завидным упорством преследовавшую свою соперницу. Бывшую, кстати. Едва утром С. выходила из дому, тут же появлялся синий „жигуленок" М. Если С. вскакивала в трамвай или в автобус, М. это не смущало, она так и следовала за трамваем до самого места работы С. Каждый день, каждое утро. И все лишь потому, что год назад С. увела у нее мужа.
Коля Ежов хорошо поработал.
С., по его сведениям, оказалась скромницей, грубого слова не произнесет, а М. наоборот типичная хамка. Богатая волевая хамка, умеющая себя держать. Зачем бы ей преследовать скромницу, пусть и уведшую у нее мужа? Все у М. было при себе — и пронзительно голубые глаза, и светлые волосы, и холеные руки на руле. Ну, муж ушел к другой, так это сплошь и рядом бывает, никто соперниц не преследует день ото дня... Не похоже, чтобы М. жаба душила. Зависть, то есть. Хамка — да, но чтобы зависть... Она с подружками встретится, разговор всегда прост: все мужики — пьянь, грызуны, бестолочь. Один приходит с цветами, другой с бабоукладчиком (так М. определяла ликеры), а разницы никакой. Только наладишь мужика в постель, а он, грызун, глядь, уже, конечно, ужалился...
Понятно, такая грымза, пусть и привлекательная, особых симпатий нс внушает, но Коля Ежов разобрался с М. справедливо. После того, как муж ушел, М. поменяла квартиру, оказавшись случайно в соседнем доме. А место ее работы всегда находилось рядом с конторой скромницы. Отсюда и нервы: преследуют!... Но чаще всего людям только кажется, что их преследуют. На самом деле, даже действительные твои соперники преследуют не тебя, а свои цели.
Всем известно, что монополии это плохо, любую продукцию должны производить несколько предприятий. А предусматривают ли у нас антимонопольные меры наличие сразу нескольких президентов, чтобы из кучи дурацких указов каждый гражданин мог без труда выбрать для себя наименее дурацкий?
Шурик читал уже по инерции.
Только привычка работать тщательно не позволяла ему пропускать массу стандартных объявлений.
„Продам дом с хозяйственными пристройками../', „Именная бизнес-программа осуществит вашу мечту...", „Немец тридцати шести л ет примет подругу...", „Продам щенков дога, окрас палевый...", „Опытный юрист поможет молодой фирме..."
Шурик уже не верил, что из всей этой мешанины, называемой газетой „Шанс“, действительно можно выловить какую-то информацию, относящуюся к бывшему бульдозеристу Ивану Лигуше, надежно упрятавшему в Городе что-то такое, из-за чего пятнадцатого его могли убить...
Бред.
Время от времени сквозь разметывающуюся вдруг рыжую гриву соседки Шурик всматривался в знакомые места... Село под холмом, речушка... Село длинное, дугой уходит за холм... Домики ничего, даже веселые, но подтоплены ржавым болотом...
Шурик вздохнул.
Что творится за стенами веселых, подтопленных болотом домиков? Рыдания звучат? Смех раздается?..
„Пятнадцатого меня убьют...“
В свое время, из чистого любопытства, Шурик прошел краткий курс графологии. Понятно, поверхностный, мало что дающий, но все же. Судя по завитушкам крупных букв, бывший бульдозерист не был лишен некоторой самоуверенности. Правда, эта его самоуверенность выглядела несколько неубедительно... Он, наверное, много чепуХи несет, решил Шурик. Дырявая память, да еще самоуверенность...