— А то не понимаете...
— Не понимаю!
— Да понимаете, понимаете!.. — рыжая презрительно сощурилась, ее глаза хищно сверкнули. — У нас тут один живет. Тоже не понимает... Всю жизнь на службу ходил, в цеху не пропустил ни одного профсоюзного собрания, картошку сажал да решал в „Огоньке*1кроссворды, а как демократы к власти пришли, выяснилось, он наследство в Парагвае получил, скот!
— Но почему скот? На здоровье!
— Так в Парагвае же! — рыжая резко выпрямилась. — До вас не доходит?.. Не в соседнем селе, не в Москве, даже не в Болгарии, а в Па-ра-гва-е!.. Случись такое при советской власти, его, скота, далеко бы за Магадан отправили! Так ведь нет власти... — горестно вздохнула рыжая. — Этот скот, он совсем обнаглел, скупает валюту! Всю жизнь в локомотивной депо трубил, а теперь в Парагвай рвется! До того дошел, подал заявление о выходе из КПСС, скот, а сам в ней и дня не состоял!
Старая коза! Верни вилы, которые ты сперла у меня в прежней жизни!
Шурик покачал головой. Напор рыжей соседки ему не нравился. Парни в лжеадидасовских костюмах давно решили судьбу урода, а рыжая все кипела. Максимки, забывшиеся в смутном сне, плотно сжимали колени руками, будто обнимая любимое дерево, а рыжая все кипела.
— В Город ездили? — перевел Шурик разговор в более безопасное, на его взгляд, русло. — По делам? Отдыхали?
Рыжая зашипела.
Шурик испугался. Что там ее внутри жжет? Что ей до отъезжающих в Парагвай и до тех, кто беспощадно сдает мужей в аренду?..
Рыжая объяснила.
Взяв себя в руки, не плюясь больше кипящей слюной, она объяснила. Гад один обидел ее. Не трогай ее этот один гад, ни в какой поганый Город она бы не поехала. Но один гад обидел ее и дело зашло о чести. Она знает, что такое честь. Она эту штуку берегла смолоду... Рыжая так и впилась в Шурика глазами, болотно дышащими холодом и туманами... Вот она по характеру совсем беспомощный человек, рядом слово какое произнесут, она зардеется, но если дело о чести, если задета ее честь, она никакому гаду не спустит!..
„Кошкина! — мелькнуло в голове Шурика. — Судя по тому, как о ней говорил Роальд, Кошкина!.. Злая, рыжая, хрупкого сложения, но вовсе не неженка... Если нашла общий язык с Костей-Пузой, не неженка..,**
Взяв себя в руки, рыжая негромко шипела. Город поганый, шум и тоска, не будь нужды не поехала бы. Но ей драку приписывают. Власти давно в этом разобрались, но она-то считает, не до конца. Она во всем разберется. Честь все же!
„ Кошкина!..“
Законов нет, правды нет, чести нет, шипела рыжая. Она рог хрустальный, подарочный, чудный рог расшибла о голову одного гада, а возместить стоимость расшибленного ей никто не хочет. Местная прокуратура подкуплена. В милиции негодяи. Ее саму чуть не упекли в тюрьму, хорошо, этот гад выжил. Но она бы предпочла тюрьму, чем то, что вокруг творится. Но что бы ни делалось, торжествующе прошипела она, какие бы вихри не вились над нами, я с гада слуплю стоимость рога! Раз уж он выжил, слуплю! Пусть прокуратура подкуплена, пусть власть продалась мафии и масонам, от своего не отступлюсь!
„Кошкина! — уверился Шурик — Анечка Кошкина! Это она отделала рогом бывшего бульдозериста.“
Искоса, стараясь не выдать себя, он присмотрелся к Анечке.
В общем, Кошкина Шурика не разочаровала, но и по душе не пришлась.
— Как в Т.? — спросил он, пытаясь прервать яростное шипение Кошкиной. — Жить можно?
— Жить? — Кошкина рассвирепела. — Как жить, если людей бьют.
— Как бьют? Где бьют? — опешил Шурик.
— В милиции, в школах, в переулках, на рынке, в магазинах, в погребах, на огородах, на автобусных остановках, в загсах...
— И давно бьют? — прервал Кошкину Шурик.
— Как перестройку объявили, так и началось.
— Из-за денег, наверное?
— Какие деньги? — Кошкина смотрела на Шурика с ненавистью. — Перестройка началась, деньги кончились.
— Тогда из-за чего шум?
— Из-за нервов, — презрительно объяснила Кошкина. — Подваливает к .тебе бандюга, а то так вообще максимка, давай, дескать, деньги, а денег у тебя — пустой карман, ты зарплату три месяца не получал. Кто такое выдержит? Не дашь бандюге по морде?..
— Не нравится мне это.
— Еще бы! — Кошкина высокомерно задрала плечо. — Один — бандит, другой в Парагвай собрался... Я его все равно убью!
— О ком это вы?
— Да так. Об одном гаде.
— Вы опасные вещи говорите...
— Знаю, что говорю! — отрезала Кошкина. — Возьму отгул и займусь гадом.
- — Отгул?
— Я же не на дереве живу, — почему-то Кошкина покосилась на спящих максимок, плотно закутавшихся в цветные халаты. — Пятнадцатого возьму отгул и убью гада!