За Костей-Пузой тянулся длинный след.
Впервые Соловьев, будущий лихой Соловей, попал в руки закона в Городе. Было ему пятнадцать с небольшим, шел шестьдесят восьмой год, и из колонии Соловей вышел уже Костей-Пузой. И кличка, и имя, все было тщательно расписано на пальцах рук, будто Соловей сразу хотел сказать властям: хватит! теперь я не прячусь! я теперь всему научился, а дуги пусть медведь гнет... Три раза садился Соловей на разные сроки и к сорока годам подробно изучил „Кресты“, Бутырку, Владимирскую пересыльную и массу других не менее злачных мест. Убийство в Свердловске, разбой в казахских поселках, три мокрых дела в Томске и в Городе... Было ради чего выслеживать Костю-Пузу. Сашка тогда хорошо сработал. \
В ночь засады в деревянном домишке, выходящем глухой стеной в огород старика Пыжова, пировали сам Костя-Пуза, его двоюродный брат и мрачноватый тип, известный уголовному миру не менее чем по семи кликухам. В эру свободы, объявленной в стране, Соловей и его подручные нс теряли времени даром. Не один Роальд мечтал определить Костю-Пузу и его дружков куда-нибудь подальше, но повезло Роальду...
Впрочем, засада не удалась. Несмотря на позднее пиршество бандиты держались настороже. На голос милицейского капитана, предложившего соловьям сдаться, Костя-Пуза ответил выстрелами из обреза. Его поддержал двоюродный брат, пустив в ход газовый пистолет. Пользуясь шумом, Костя-Пуза через угольный люк выскользнул в огород старика Пыжова. В темноте он налетел прямо на Шурика. Был момент, когда Шурик понял — Соловей сильнее... Не окажись рядом Роальда, Шурику пришлось бы туго, но, к счастью, Роальд оказался рядом и не зря вокзальные грузчики держали Роальда за грубого...
Обобрав с одежды обрывки картофельной ботвы, Шурик присел на какой-то ящик. Его трясло. Роальд хмуро сказал:
„Сашку ранили."
„Где он?"
Роальд хмуро кивнул в сторону дома.
Сашка Скоков лежал на старом половике, брошенном в тень забора. Вышедшая луна ярко освещала запущенный двор и повязанных подельников Соловья. Рядом стоял, нервно потирая длинные грязные руки, хозяин дома — спившийся мужичонка в потасканной телогрейке. Не останавливаясь, сам себя не слыша, он повторял одно и то же: „Чего это, мужики, а?..“ Несло перегаром, кислятиной, землей, кто-то из милиционеров по рации вызывал скорую, у всех были злые лица.
„Ты как?" — спросил Шурик.
Держась за плечо, Скоков беспомощно хмыкнул:
„Да ладно..."
И улыбнулся.
Эта беспомощная улыбка доканала Шурика. Он даже закуривать не стал. Он слова больше не сказал. Сжав кулаки, он вернулся в огород. Костя-Пуза, в наручниках, лежал в картофельной ботве и злобно скрипел зубами. „Ты, мент! — шипел он, пытаясь разглядеть отворачивающегося Роальда. — Я тебя поимею!"
Роальд курил. Казалось, он ничего не видит, но появление Шурика его насторожило.
„Мотай отсюда, — сказал он грубо. — Скокову помоги, или там ребятам."
„Да ладно, — благодушно кивнул милицейский капитан, очень довольный тем, что ранен не его человек. — Я ж понимаю. Пусть набежит... Темно...“
Шурик смаху пнул Соловья в лицо.
Крысы! Подонки! Что позволяет им плодиться с силой такой невероятной, такой неистовой?..
И снова бросился на Соловья.
Он ничего не видел, он ничего не чувствовал. Он бил ногами хрипящего, катающегося в картофельной ботве Костю-Пузу, а милицейский капитан, благодушно придерживая за плечо Роальда, в общем-то и не рвущегося остановить Шурика, благодушно приговаривал: „Да пусть набежит. Чего там!“
И советовал: „Набеги, набеги. Легче будет.“
Крысы, подонки, плесень, расползающаяся по углам. Тараканы, забившие каждую щель...
Шурик, наконец, взял себя в руки, зло глянул на Роальда: „Почему ты меня не остановил?"
Роальд усмехнулся:
„А ты бы остановился?"
Ладно... Хватит воспоминаний...
Шурик открыл номер, водрузил поднос на тумбочку и с кружкой пива в руках прошел на балкон.
Может, Роальд прав? Может, всех простить? Всех этих Пуз и прочих подонков, с которыми так нелепо, так долго, так неэффективно возится государство?..
Смеркалось.
Душно пахло травой, вялыми листьями.
За темными кустами сирени Константин Эдмундович, первооткрыватель, а, может, первопокоритель, упорно гнался за каменным пионером, держа в руке серп.
Снизу, из кафе, донеслось:
— Пришел, значит, мужик в столовую...
— Да сгорит она, — сипло перебил рассказчика Лигуша. Кажется, он перебрался за столик парагвайца и его приятелей. — Вот на' той неделе сгорит!