Дьяк с укором, но и с некоторым испугом слушал пришептывают помяс а.
Безумен помяс, думал. В одиночестве человек как бы сламливается, становится открытым для бесов. Вот и Фимку настигли, подсунули шкатулку... Он в гиблых местах скаредной пищей питался, много непонятного видел, чего осознать не мог, без греха такую шкатулку, тяжести столь необычной, из пустынных землиц не вынесешь, Сибирь, известно... Там карлы живут, в локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один с гусем выйти, там на деревьях раздвоенные люди живут, их пугни, они с испугу раздваиваются и падают в воду... И там студ такой, что воздух, как масло, можно резать ножами...
Палец дьяка сам собой лег на алое пятно. Вот истерлось, видно, за время... Вот говорит помяс, ссыпался перед ним крутой берег. Подмыло, значит. А в глине, как берег ссыпался, шкатулка открылась. Удивился помяс, никогда ничего такого не видел в сеендухе, потом задумался: государево, видно, дело, нельзя такую вещь оставлять дикующим! И даже вскрыть не решился шкатулку — законопослушен, богобоязнен, так и нес ее на плечах...
Глупый помяс!
Палец дьяка лег на алый кружок. Он, государев дьяк, только глянет, не потерялось ли что из шкатулки? Только глянет и передаст все наверх. Он понимает, дело впрямь государево...
Нажал пальцем пятно. Глаза жадно вспыхнули.
Изумился.
Будто металлическая струна, напрягшись, лопнула, долгий звон вошел в стены приказа, легкий, ясный, высокий, будто птичкины голоса славу пропели, а сама шкатулка, обретение дьявольское, морок, наваждение, начала стеклянеть, подрагивать, будто постный прозрачный студень, и сама собой растаяла в воздухе...
— Свят! Свят!
Крикнул на помяса:
— Людей пугаешь!
Помяс Фимка Устинов честно пучил испуганные синие глаза, левой рукой растерянно держался за бороду. Не было у него сил возразить дьяку. Шепнул только:
— Свят. Свят!..
И дышал густо.
Глава IV. „Я ЛЕЧУ СИЛЬНЫМИ СРЕДСТВАМИ.."
14 июля 1993 года
Лучше всего праздничный вечер запомнится вашим гостям, если вы отравите их копчеными курами, купленными в магазине „Алау“.
Шурик раздраженно проглотил слюну.
Уже собравшись позавтракать, он не нашел в кармане бумажник. Скорее всего, выронил его, когда прыгал с балкона. Прекрасная возможность проверить талант Лигуши. Но почему-то это не радовало Шурика.
Анечка, опять же... Работник библиотеки и телефонный секс... Времена, времена... И безумец Дерюков, стрелявший в Константина Эдмундовича...
Как выяснилось в отделении, куда Шурик доставил человека с обрезом, Дерюков совсем недавно вышел из психлечебницы, прикрытой по финансовым обстоятельствам. Печальным, разумеется. Дерюков жил светлой мечтой: победить бесчисленных каменных гостей, заполонивших страну. Первооткрыватели и первопокорители, герои и просто лучшие люди, неизвестные мужчины в орденах и мускулистые типы в шляпах... „Куда ни сунься, — искренне сказал Дерюков, — везде каменные гости... А теперь еще живые пошли... Видели? Максимка на максимке! Кто их звал?.."
„Вы и с беженцами ведете войну?" — поинтересовался Шурик.
„Я не дурак, — весело ответил Дерюков, шумно сморкаясь в огромный клетчатый платок. — Я не потяну на два фронта. Дайте покончить с каменными, вот тогда..."
Милиционеры, присутствовавшие на допросе, хихикали.
„А мне показалось, — как бы между прочим заметил Шурик, — что целился ты в Лигушу..."
Ничего ему показаться не могло, ибо вмешался он в происходящее уже после выстрела, но на всякий случай он так спросил.
„В Ивана? — искренне удивился Дерюков. — Зачем мне стрелять в Ивана?"
„Значит, ты не в Лигушу стрелял?"
„Сдался он мне!.."
Пустое дело оказалось с Дерюковым. Отпустили психа.
Вот обрез, правда, оказался меченым. И в Лигушу из него точно стреляли. В апреле небезызвестный Костя-Пуза стрелял. Неважно, из ревности, как считала Анечка Кошкина, или из хулиганских побуждений, как считал следователь. Шурик, кстати, со следователем познакомился. Неторопливый кудрявый человек пил чай в отделении, приходил беседовать с кем-то из будущих подследственных.
„Вы-то как думаете? — простодушно спросил следователь у Шурика. — Из каких побуждений Соловьев пальнул в Лигушу?"
„Да из обыкновенных, — ответил Шурик. Его разозлила история с Дерюковым. — Припекло, похоже, Соловья. Вот с обрезом решил расстаться... Выбросил, скотина, а патроны из стволов не извлек... Много у вас таких Дерюковых?"