— Хорошо, — сказал Шурик. — Поскольку на все вопросы отвечать ты явно не желаешь, ответь хотя бы на последний.
— Шкатулка! — сказал Врач, моргнув неуверенно.
— Какая шкатулка? — удивился Шурик.
— Шкатулка рыцаря...
Ну-ну, поощрил Шурик. Он видел, как блеснули глаза Врача.Ты что-то знаешь. Или догадываешься. Умный же человек.
Догадки Врача выглядели не слабо.
Он, Леня Врач, человек въедливый и дотошный, много лет интересуется историей...
Пропустим, грубо сказал Шурик.
Он, Леня Врач, человек дотошный и любознательный, много лет интересуется историей в самых разных ее аспектах...
Пропустим, грубо повторил Шурик.
Он, Леня Врач, человек, любящий точность, обдумывающий каждую деталь, много лет внимательно изучает исторические документы на трех доступных ему языках и даже переписывается с архелогом академиком Ларичевым...
И это пропустим, заявил Шурик. Увлечения Врача не казались ему важными.
— Тогда отваливай, — обиделся Врач.
— Ладно, — пошел на попятный Шурик. — Я тебя выслушаю, только не пытайся уверять, что бывший бульдозерист имеет какое-то.отношение к истории, или к психологии, или к академику Ларичеву.
— Вот и отваливай! —совсем обиделся Врач. — Я вообще говорю с тобой только потому, что этого хотел Роальд.
— Тогда расскажи мне то, что ты рассказал Роальду.
Врач попыхтел, поблескивая влажными глазами.
Было видно: то, о чем он догадывается, впрямь тревожит его.
Изучая определенные исторические документы на трех доступных ему языках, он, Леня Врач, в самых различных текстах, казалось бы, совсем друг с другом не связанных, в таких, скажем, как записки крестоносца Виллардуэна или дневники археолога Кольдевея, отчеты средневековых инквизиторов или папирус, донесший до наших дней сведения о похождениях египетского' торговца Уну-Амона, обнаружил упоминания о загадочной шкатулке, появлявшейся время от времени то здесь, то там, но никогда не дававшейся людям в руки. Заколдованная какая-то шкатулка. Упоминания о ней он нашел даже в Отписках дьяков Сибирского приказа.
Они были пьяницами, эти дьяки, не поверил Шурик.
— Подумаешь! — возразил Врач. — Кольдевей тоже любил выпить, тем не менее, на его трудах стоит история. И я еще кое-что узнал. От Анечки! — глаза Врача торжествующе блеснули.— Видела Анечка шкатулку! Видела у Лигуши. Он трогать ее не разрешал, но видела ее Анечка!
— Ну и что в ней, в этой шкатулке? — спросил Шурик.
И опять Врач отвел взгляд в сторону.
Он, Врач, сделал массу выписок. Он специальную папку завел: „Извлечения“. Масса выписок, вырезок, предположений. Но в апреле, перед первым убийством Ивана Лигуши, папка у Врача пропала. Прямо со стола пропала. Никому, кроме Врача, не нужны были эти бумаги, но вот пропала папка.
Если ты подозреваешь Костю-Пузу, — сказал Шурик, — то бумаги его интересуют только в виде ассигнаций.
Речь о шкатулке, отрезал Врач. Он уверен, загадочная шкатулка после многих приключений могла попасть в руки Лигуши. Он же бывший бульдозерист. Когда сносили купеческий квартал, работал в руинах именно Лигуша.
Мог наткнуться. Не каждый бульдозерист бежит с такой находкой в милицию. И Анечка видела шкатулку. В руках, правда, не держала, но видела. Этот Соловей много чего ей напел, могла ему проговориться. Соловей, сам знаешь, не дурак. Мог выкрасть папку. А, выкрав, попер на Лигушу. А Лигуша что-то почувствовал. Он такое здорово чувствует. Его за это полгорода ненавидит.
А почему шкатулка рыцаря? — несколько запоздало поинтересовался Шурик.
Врач пожал плечами.
Он не знает.
Так назвалось.
Научный коллектив разработал „Дуромер“ — высококачественную программу, включающую в себя многочисленные психоаналитические тесты. „Дуромер“ позволяет с высокой точностью оценивать как физическое, так и интеллектуальное состояние любого живого организма.
Шурик раздраженно сунул газетные вырезки в карман и расплатился за кофе последней мелочишкой.
Если выбросить из головы загадочную шкатулку, явную причуду чокнутого Врача, оставались вполне реальные Костя-Пуза, Анечка Кошкина и главный клиент — бывший бульдозерист Иван Лигуша. Вот такой треугольник.
„Пятнадцатого меня убьют...“
Не дам я тебя убить, сказал про себя Шурик. Шестнадцатого я убываю в отпуск, не дам я тебя убить.
Это же он повторил Роальду, когда тот с присущей ему бесцеремонностью телефонным звонком поднял его поздно ночью.
„Три часа!.." — возмутился Шурик, глянув на часы.
„Почти утро, — отрезал Роальд. — Лучшее время для размышлений.