Ухнули, ахнули на пустыре голоса.
Шурик не обернулся.
Интересно, захаживает Лигуша в кишлак, выросший на руинах недостроенной гостиницы, как вообще он относится к беженцам?..
Шурик, наконец, добрался до цели.
Ладный бревенчатый домик Лигуши, срубленный еще до войны, почерневший от времени, запирал конец улицы, превращая ее в тупик. Глухой высокий забор был недавно подправлен, на свежих тесинах красовались самодеятельные надписи и рисунки. Все они носили отталкивающий характер и касались особых примет Лигуши.
В глубоком вырезе калитки что-то чернело, может, кнопка электрического звонка. Шурик ткнул пальцем в вырез и получил ошеломляющий удар током.
—- Черт!
На голос Шурика выглянул из-за штахетника соседнего дома ветхий старикашка в заношенной телогрейке и в зимней ватной шапке на голове.
Старикашке хотелось поговорить.
— К Ваньке? — спросил он, прищурившись. — Плох стал Ванька. Раньше все слышал. Закричит человек у калитки, выходит встречать. А сейчас, хоть убей тебя, ничего не слышит. А может, не помнит, зачем кричат. Раньше здесь Бондарь жил. Мамаша ванькина, значит, дом у него купила. Не слышать стал Ванька. Ты ведь к нему? Так живет, вишь, какая над ним береза? Срубить надо. Сырость от дерева, крыша гниет. Видишь, мхи по краю? Какой дом без крыши?
И неожиданно выпалил:
— Зачем к Ваньке?
— По делу.
— Ну да, — прищурился старикашка. — Чего ж без дела? Аль потерял чего? Крикни погромче!
— Куда уж громче? — раздраженно пробурчал Шурик, потирая обожженный палец.
— А крикни, — убеждал старикашка. — Оно ведь как? Один крикнет, другой смолчит, вот и гармония.
В этот момент над подправленными тесинами забора выросли голова и рыхлые плечи Ивана Лигуши.
Наверное, по ту сторону забора стояла скамеечка. Встав на нее, Лигуша сразу возвысился и над Шуриком и над улицей. В темных, бобриком, волосах звездочками посверкивали чешуйки русской рыбы, в глазах застыло равнодушие:
— Чего?
— Бумажник вот потерял...
Лигуша помялся. Скучно почесал затылок: Подумал о чем-то, молча пошевелив толстыми губами. Решка выпадет — к драке, вспомнил Шурик. Орел — сам Бог судил...
Но калитка скрипнула и открылась.
Вблизи Лигуша показался Шурику необъятным.
Не то, чтобы Лигуша был толст. Он был рыхл, он был объемен в рыхлых плечах, странно приземист, как мамонт из детской книжки. И голова у него тоже была как у мамонта — огромная, шишковатая, впрочем, без бивней. Последнее было бы слишком, даже для бывшего бульдозериста.
И скучен был Лигуша, безмерно скучен, самодовольно скучен. Ни наступающие дневные заботы, ни грядущее вечернее пиво никак его пока не трогали.
Тяжело ступая босыми ногами по дорожке, вытоптанной в лебеде, густо забившей двор, Лигуша, сопя, провел Шурика на высокое деревянное крыльцо, оттуда в сени, из сеней в кухню.
Просторная, неожиданно опрятная кухня.
Русская печь, ситцевая занавесочка над сушилкой. Занавесочка давно выцвела, почти потеряла цвет, но все равно оставалась опрятной. Солнечный свет падал в распахнутое настежь окно, рассеивался, ложился на стены, на потолок. Клеенку, покрывающую деревянный стол, испещряли пятна, но и они были замыты, по-своему опрятны, не вызывали раздражения или брезгливости. Правда, сковорода, покрытая металлической крышкой, стояла не на подставке, а на толстом зеленом томе. Шурик даже имя автора рассмотрел: Лукреций Кар... А, может, Карр... Последние буквы стерлись... И на всем, несмотря на опрятность, лежал странный налет высохшей рыбьей чешуи. Похоже, рыбу Лигуша жарил каждый день.
И была прикрытая дверь, в комнату.
— Плечо ноет? — недоброжелательно просипел Лигуша.
Шурик кивнул. Вопрос его не удивил. У людей постоянно что-нибудь ноет.
И все же повисла в кухне настороженная тишина, которую Лигуша как бы еще и подчеркнул, демонстративно занявшись сковородой. Отвернувшись от Шурика, поставил ее в печь, выхлопал испачканную сажей книгу о колено, бросил обратно на стол. При этом рожа у Лигуши была мерзкая. Дескать, знаем, зачем мы тут! Чувствовал что-то в Шурике.
— Читаем? —неопределенно протянул Шурик.
Он был уверен, Лигуша ухмыльнется хмуро, недоброжелательно, а то вообще промолчит, но бывший бульдозерист чванливо просипел:
— Эт вот? Воронье чтиво?
До Шурика не сразу дошло, что Лигуша говорит о книге Кара. Потом дошло, и он решил поставить бывшего бульдозериста на место:
— Для своего времени эта книга была, наверное, достаточно правдива.
Лигуша изумленно обернулся.
Туман равнодушия в его глазах растаял, они стали желтыми, как у волка. Они стали совсем как две переспелые крыжовины.