Ни хрена себе, подумал Шурик. Лежишь в постели и на тебе! — вспыхиваешь как факел.
Заметка ему не понравилась. „Я лечу сильными средствами — вспомнил он. Надеюсь, это не Врач бегал по улице Ярославского с самодельным лазером в руках...
Он опасливо глянул сквозь щель на небо.
Он не знал, переживает ли сейчас Солнце пик активности, но то, что гроза надвигается, был уверен. А где гроза, там шаровая молния... Или так не всегда бывает?..
Воздух был сух., наэлектризован.
Шурик с удовольствием отхлебнул кофе.
В покоробившейся папке Врача, якобы выкраденной у него Костей-Пу-зой, но почему-то валяющейся на сеновале Лигуши, оказалось много интересного. Например, мудреные графики и не менее мудреные хронологические таблицы, в которых Шурик ничего не понял. Шамши-Адад, Ишме-Даган, Мут-Ашкур, Пузур-Син, Ашшур-дугуль, Ашшур-апла-идин... Все какие-то нечеловеческие имена, да и жили они в нечеловеческое время.
Не забывая следить за Лигушей, Шурик перебрал несколько выписок.
„ ...Палец египтянина коснулся алого пятна, как бы даже мягко продавил металлическую крышку, как бы даже на мгновение погрузился в металл, но, понятно, так лишь казалось, хотя Уну-Амон сразу почувствовал : вот что-то произошло. Не могли птицы запеть — в комнате было пусто, а за окнами ревело, разбиваясь на песках, Сирийское море. Не могла лопнуть туго натянутая струна, ничего такого в комнате не было. Но что-то произошло, звук странный раздался... Он не заглушил морского прибоя, но раздался, раздался рядом и Уну-Амон жадно протянул вперед руки: сейчас шкатулка раскроется! Но про филистимлян не зря говорят: если филистимлянин не вор, то он грабитель, а если он не грабитель, то уж точно вор!...
Шкатулка, темная, отсвечивающая как медная, тяжелая больше, чем если бы ее выковали из золота, странная, неведомо кому принадлежавшая до того, как попала в нечистые руки филистимлянина, эта шкатулка вдруг просветлела, на глазах превращаясь в нечто стеклянистое, полупрозрачное, не теряя, впрочем, при этом формы... Наверное, и содержимое шкатулки становилось невидимым или хотя бы прозрачным, потому что изумленный Уну-Амон ничего больше не увидел, кроме смутного, неясно поблескивающего тумана.
А потом и туман исчез..."
Шкатулка...
О шкатулке Шурик уже слышал. От Роальда, от Врача, от Анечки Кошкиной... Принадлежала шкатулка, если, конечно, и впрямь такая была, бывшему бульдозеристу Лигуше. При чем тут какой-то египтянин?
Он извлек из папки густо исписанный лист.
„...Огромных город, оставленный Господом, не устоял перед ничтожной по количеству, но крепкой в своей вере армией святых пилигримов; всю ночь на узких улочках звенели мечи — святые воины добивали остатки императорской гвардии, хватали рабов и имущество, прибивали свои щиты к воротам захваченных вилл. Рыцарю Андрэ де Дюрбуазу Господь и меч даровали каменный особняк, уютно затаившийся в тенистой роще. Устало присев на открытой террасе, рыцарь вдруг услышал звон фонтана и тревожный шум листвы, раздуваемой порывами налетающего с залива ветра. Отсветы чудовищного пожара, охватившего всю портовую часть Константинополя от ворот святой Варвары до Влахернского дворца, падали на груду оружия, серебряных светильников, золотых украшений, удивительных тканей и сосудов, кипарисовых ларцев, наполненных жемчугом и золотыми безантами, снесенную на террасу верными оруженосцами рыцаря. Он смотрел на брошенные перед ним драгоценности равнодушно. Еще до штурма праведные пилигримы на святых мощах поклялись отдать все захваченное в общую казну для справедливого дележа. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз не собирался нарушать клятву; однако его внимание привлекла некая шкатулка, не кипарисовая, а как бы из меди, по крайней мере поблескивающая как медная, при том лишенная каких-либо видимых замков или запоров. Он дотянулся до нее и удивился: шкатулка весила так, будто ее набили золотом или тем жидким металлом, который алхимики считают вообще отцом всех металлов; ни одна вещь не должна была столько весить. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз захотел увидеть содержимое шкатулки.
Никаких замков, никаких запоров он не нашел, однако на крышке, чуть выгнутой, тускло поблескивающей, алело некое пятно, к которому палец рыцаря потянулся как бы сам собою: сейчас он заглянет в странную шкатулку и сразу бросит ее в груду захваченной у ромеев добычи — она принадлежит паладинам.