И это не было враньем: свежий воздух и чудесная окружающая природа, не тронутая человеком, быстро оказали свое терапевтическое воздействие и уже через пару часов «буратины», по определению Михеева, «ожили и заколосились».
Река мягко несла тримараны вперед, быстрая и извилистая, крепко стиснутая стеной из высоких мохнатых елей, сосен и даурских лиственниц. Иногда — словно специально, для контраста — попадались участки, где растительность редела, берег становился пустынным и салатово-коричневым, а далеко отстоящие друг от друга деревья с хвоей, до желтизны выгоревшей за короткое, но яростно-жаркое якутское лето, казались мертвыми остовами. Такая картина царапала глаз, но тем приятнее было попадать снова в изумрудно-зеленый коридор, бросавший тень на воду.
Иностранцы взялись за фотоаппараты, а Рихард Экман даже нахлобучил на голову шлем с камерой и теперь сидел на носу, перевоплотившись в живой штатив. Время от времени он что-то негромко, но раскатисто комментировал на шведском.
Долговязый Экман так медленно и торжественно поворачивал голову, что в который раз навел Михеева на мысль о башне Саурона.
Сам организатор тура вальяжно распростерся у левого бортика тримарана и, жуя травинку, неспешно размышлял о преимуществах своего промысла. Есть в этом что-то прекрасное — пока люди корпят у станка или просиживают штаны в офисе, ты наслаждаешься красотами природы и полным ничегонеделанием, мысленно подсчитывая, во сколько обходится клиенту каждый твой «трудовой» час. Конечно, в положенное время придется и рюкзак потаскать, и тримараны побурлачить на перекатах, но такой труд — в удовольствие.
Как там говорят иностранцы? Работа мечты!
А Экман и компания, если не дураки, вполне смогут отбить часть затрат на свое путешествие. Огромных котлов им, конечно, не найти, но если привлечь к делу рукастого помощника, то видеозаписи, сделанные в течение путешествия, можно скомбинировать в документальный фильм и продать какому-нибудь местному телеканалу. Техника сейчас такая, что качество картинки будет на уровне. А если особо не заморачиваться, то можно и просто натурные съемки продать. Выложить на стоки, кто-нибудь, да и купит права.
От мыслей его отвлек негромкий, но определенно посторонний звук. Сильно плеснуло раз, другой.
Михеев приподнялся и слегка нахмурился: тримараны уверенно догоняла ярко-оранжевая байдарка, в которой сидел крепкий, заросший бородой мужик в оранжевом же спасжилете и с банданой на голове. Мужик сноровисто орудовал двухлопастным веслом, так что байдарка буквально неслась по течению, мягко разрезая воду.
— Салют путешественникам! — жизнерадостно крикнул бородатый, поравнявшись со вторым тримараном; несмотря на усердную работу с веслом, его дыхание ничуть не сбилось.
Здоров лось, уважительно подумал Михеев.
Парой уверенных ударов по воде, бородач ловко подогнал байдарку к тримарану и схватился за шнур, идущий вдоль поплавка, — бодрый и азартный, точно пират, берущий чужое судно на абордаж.
— Чем обязаны? — сухо поинтересовался Степан.
— Да так, просто, — бородача его тон, похоже, не особо задел. — Я уже четвертый день в одного сплавляюсь, заскучал, захотелось человеческую речь услышать. А это иностранцы, что ли? Вот сразу видать нерусей — у них словно печати на лбу невидимые. Эй, мистер, хау ду ю ду?
Рихард Экман, нелепый в своем шлеме с камерой, недоуменно приподнял бровь, но все же ответил что-то в духе: «Прекрасно, а вы?»
— Фильм, что ли, снимаете? — не унимался «бородатый пират». — Документальный?
— У нас экспедиция, — сказал швед.
— Экспедиция? Здесь? — засмеялся бородач. — Дайте угадаю — котлы ищете?
Никто ему не ответил, но пауза оказалась красноречивее слов.
— Охотники за котлами, значит, — бородач рассмеялся. — Понимаю, сам таким был. Только ерунда это все. Байки, выдумки.
— «Ерунда»? — у Экмана даже акцент пропал. — Что вы такое говорите?
— Нет никаких котлов. Есть просто трудности перевода. Вот это река, она в честь чего названа?
Рихард недоуменно уставился на путешественника. Михеев мысленно представил, как переворачивает байдарку, а потом держит бородача под водой, считая всплывающие пузыри. На пятом пузыре, Степан не выдержал.
— Ее название Олгуйдах! — резко заявил он. — «Олгуй» по-якутски значит «котел». Это река с котлами!
Бородач торжествующе ухмыльнулся:
— А еще это значит «берлога»! Не «река с котлом», а «река с берлогами». Здесь мишки водились и водятся. И все истории были не про котлы, а про медвежьи лежки. Я с местными охотниками много общался, они рассказывают — ежели медведь хорошую берлогу не обустроил, то, бывает, впадает в спячку, просто накопав на себя дерна, укрывшись травой и веткой. Это и называют «олгуй». Со стороны действительно выглядит, как круглый холмик, похожий на перевернутый котелок. Так-то. Река — Берложья, а «котлы» — мишкины берлоги. Жаль, конечно, красивую легенду развенчивать, но, как говорится, Софрон мне друг, но истина дороже.
— Платон, — угрюмо сказал Михеев.
— Чего?
— Платон мне друг.
— Ну, кому и Платон друг, — миролюбиво согласился бородач. — Какая разница?
— Большая! — вклинился в их обмен репликами Рихард Экман. — Так же как и с вашей притянутой за уши версией. Нельзя развенчать легенду на одной сомнительной топонимике!
— Причем тут топонимика? — обиделся бородач. — Я молодым в двух экспедициях был, мы тут по берегам все прочесали и запросы в архивы делали, пытались очевидцев найти. А толку? Все впустую. Замануха для туристов. Даже личность того самого Корецкого, на письма которого все ссылаются, идентифицировать не удалось — кто такой, чем занимался. Мы и во Владивосток, откуда он якобы родом, запрос делали. Все впустую.
— А как же рапорт топографической экспедиции 1794 г. Корнила Корякина? — заволновался Экман. — Я сам заказывал выписки из архива и их переводы. У меня есть фотокопии «Походного журнала сержанта Якутской воинской команды Степана Попова» о поисках мистических котлов. Исторические сведения, датированные двумя веками ранее, подделать нельзя!
— Сейчас все, на чем бабки рубят, подделать можно, — усмехнулся его горячности бородач. — Особенно если китайцев попросить. Эти даже яйца куриные подделывать навострились. Слышали про такое? Вот! А я — ел!
Экман смешался, запутавшись в непостижимой логике бородатого русского. Подделанные китайцами яйца на его взгляд не имели ничего общего с тайной котлов, но человек в байдарке озвучил свой сомнительный аргумент столь непререкаемым тоном, что спорить дальше просто не представлялось возможным.
Михеев в свою очередь еще раз смерил бородача глазами. Нет, ну, здоров, конечно, но ведь не полезет же он в драку посреди реки? Опять же ребята Феди Батыкаева — поддержка надежная.
— Мужик, — он понизил голос и слегка перегнулся через невысокий бортик тримарана. — А ты не рассматривал вариант, что ты и те твои две экспедиции — просто неудачники?
— А веслом по балде? — обиделся бородач.
— Я серьезно. Река широкая, греби своим ходом. Не мешай мне иностранцев развлекать. Хотят искать котлы — пусть ищут. Тебе-то что?
Байдарочник хотел было что-то возразить, но бросил взгляд на Экмана в его смешном шлеме, потом на встревоженную миссис Йоунсдоттир и Эйнара Сковсгаарда, жадно прислушивавшегося к разговору, пусть и не понимая, о чем идет речь, и передумал.
— Ладно, бывайте… т-туристы.
Последнее слово бородач произнес с чувством презрения и явного внутреннего превосходства. Он резко оттолкнулся от тримарана, и весло снова замелькало в умелых руках, стремительно унося байдарку прочь. На плечах и спине бородача ходили могучие мышцы.
Экман и исландцы задумчиво смотрели ему в след.
— Этот человек неправ, — сказал швед после долгой паузы. — Котлы существуют.