— Спасибо, Николай Ильич, — обрадовался Сергей. — Огромное спа...
— Ладно, ладно, — прервал комкор поток благодарности. — Ты вот поймай мне в Вороне щуку покрупнее.
Жарким августовским днем Марлен разыскал Сергея на заводском дворе возле пригнанного на ремонт товарняка. Сергей поразился: глаза у Марлена, голубые, материнские, обычно выражавшие уверенность в правильном ходе жизни, сегодня были пустые и как бы незрячие.
— Еду домой, — сказал он. — Прощай, Серега.
— У тебя ж летная практика.
— Меня из училища вышибли. Прощай, — повторил он. — Отца арестовали позавчера.
Говорили, что Глухов был связан с Тухачевским. Вскоре и его жену арестовали. Квартиру в Воронеже, само собой, отобрали, а Марлен исчез. То ли его тоже выслали, то ли сам куда-то уехал.
Сергея, сделавшего новую попытку поступить в авиашколу, опять не приняли. Хотя он выварился в рабочем котле. Социальное происхождение оказалось огнеупорным. А может, помешало то, что враг народа за него попросил?
Сергей переживал, конечно. Но в то лето больше тревожился о Леваневском, сгинувшем во льдах Арктики. Переживал гибель генерала Лукача под Уэской...
Ранней осенью 1940 года его призвали в армию. Просился, конечно, в авиацию. Просьбе в военкомате вняли: направили Сергея в ШМАС — школу младших авиационных специалистов — под город Ораниенбаум. Ну что ж, не летчиком, так хоть оружейником, — лишь бы при любимых самолетах.
Выпуск из школы ускорила война. Досрочно испеченного оружейника сержанта Беспалова назначили в Первый минно-торпедный авиаполк Краснознаменного Балтийского флота. Базировался полк на аэродроме Беззаботное близ совхозного поселка, носившего это легкомысленное название. На полуторке, присланной из полка, вместе с Сергеем ехали еще несколько выпускников, среди них Алеша Лунев. С ним, громкоголосым и насмешливым, Сергей в школе сдружился. Тряслись на пыльных проселках, оглядывая бегущие мимо поля и перелески, серенькие деревеньки. Завидя на улицах женщин, Лунев кричал: „Эй, бабоньки! Привет от Балтийского флота!“ Он, Алеха, был питерский и обожал рассказывать, как они с дружками на неведомой Сергею улице Лиговке хулиганничали.
В штабе полка новеньких распределили по эскадрильям и отправили прямиком на аэродром. Шли лесной наезженной дорогой. Лесу не было дела до войны, розовели березы на закатном солнце, на сосновой ветке стрекотала сорока. Вдруг возник рокот, он быстро нарастал, шел сверху. Сержанты задрали головы. Над ними пронесся, снижаясь, огромный самолет. Они побежали, выскочили на опушку, — ну, вот он, аэродром, здоровенная плешь в лесу. По посадочной полосе катился, гася скорость и волоча облачко пыли, приземлившийся самолет.
— Вот это да-а, — восхищенно сказал Сергей.
Одно дело схемы, фотографии в учебном классе, другое дело — когда тебе чуть не на голову садится, так сказать, живая машина.
ДБ-Зф, дальние бомбардировщики во флотском варианте, предназначались для ударов по морским целям, они несли две торпеды или тысячу килограммов бомб. Но с начала войны их использовали на сухопутье. По нескольку раз в день уходили они за линию фронта бомбить немецкие танковые колонны, речные переправы. А фронт приближался к Ленинграду, вылетов становилось все больше. Техсостав в Беззаботном вкалывал сутки напролет. Пока мотористы проверяли матчасть, оружейники подвозили к машинам бомбы, с помощью талей поднимали их в бомбовые отсеки, подвешивали под плоскостями. Подтаскивали десятки ящиков с пулеметными лентами. Много было возни со скорострельными пулеметами — вычистить от черной гари, зарядить, отстрелять, чтобы в воздухе действовали без отказа.
В короткие промежутки между вылетами только и можно было отдохнуть. Валились на траву за кромкой летного поля, сил хватало лишь на то, чтобы скрутить самокрутку. Однажды, отправив в воздух машины, лежали в кустах, махоркой дымили. Леха Лунев травил про какого-то керю Сеню, который у них на Лиговке был главный хулиган.
— Заходим в аптеку, керя Сеня стал, рука в бок, и поверх очереди пускает: „Гондоны есть?" Аптекарша, старушка из этих, коза в очках, говорит: „Как не стыдно, молодой человек? Вы подойдите и тихо спросите, на ухо“. А керя Сеня рубит: „Да мне не на ухо, мне на...“
Посмеивались технари. Старший техник звена Жестев, чье крупное лицо поросло многодневной рыжей щетиной (бриться мало кто успевал в Беззаботном), сказал: