— Но знаете ли, — сказал я ему тихо, — есть такая методика выхода из инфаркта. Применяют в США. Движение и еще раз движение. Так что вы не так уж и рискуете... — Я, конечно, лукавил — мне было жаль видеть его искаженное страданиями желтое лицо. Лучше бы он лег.
— Да?.. — он, кажется, толком не слышал меня. — Ну, пусть. Останусь живым — значит, имей мужество и дальше стаканами пить этот срам. Я имею в виду впустую прожитую жизнь. А писать больше ничего не буду. Никогда. Мне пенсию дали. Хочу вот съездить в Мурманск, цветы возложить к изголовью Михаила... И если выпадет такое счастье, дождаться правнука... вроде внучка замуж собралась... Может, устрою пир. Последний... — Он рассмеялся сухим смешком. — Кстати, нам никогда не научиться готовить общественные праздники так, как их готовят люди востока. Обязательно что-нибудь напутаем... в последнюю минуту постараемся переделать, чтобы получше... а там и гостям надерзим, чтобы не считали нас холуями... Но как были рабы, так и останемся рабы, пусть даже на сей день взбунтовавшиеся! Посмотрите, с каким умилением, еще вчера несшие трехцветное знамя, смотрим старые фильмы, где нас учат жить комиссары! Это как у наркоманов... мы уже не можем... только-только начнет выходить из организма красная ложь, так больно и страшно! И смотрим, и смотрим. А то, что на стенах писали: даешь свободу... Как малое дитя, сделав лужу на полу, ждет отцова ремня, так и мы ждем диктатора. Вот тогда и успокоимся опять. Вот тогда и сочинять начнем. Конечно, помня о недавней воле, для начала что-нибудь смелое — в стол. А там опять беззубое — жить-то надо... А вот когда придет настоящая свобода... брезгующая ложью и кровью... нас уже не будет — и слава Богу!.. К этому времени явятся новые писатели русской земли...