К началу XIX века и неведомых морей не остается. Фантастика отступает к полюсам, в дебри Центральной Африки или Южной Америки. Но вот и материки пройдены вдоль и поперек, приходится совершать бросок в космос. по
Очень удобное место действия — на небе пальцем показать можно и добраться невозможно.
— А кто не верит, пусть слетает туда и проверит, — советует Лукиан Самосский, один из первейших путешественников на Луну.
Со временем и к Луне иссяк интерес, по мере того, как астрономы доказали безжизненность ее. И настоящей находкой для фантастики явилось открытие каналов на Марсе. Казалось бы, научно доказано, что жизнь на Марсе есть и притом еще разумная — каналы строят. Десятки фантастов отправляют экспедиции на Марс. На Марсе крушит туземцев Бэрроуз, с Марса прибывают благородные гуманитарии Лассвица и кровожадные завоеватели Уэллса. На Марс летит красноармеец Гусев с мечтательным интеллигентом Лосем, на Марсе образцовую утопию помещает А.Богданов.
Однако, ученые открыли Марс для фантастики, ученые и закрыли полвека спустя, придя к выводу, что Марс — безводная, безвоздушная, почти сухая пустыня. К середине XX века фантастика покинула Марс. Я еще застал пик интереса к Венере, но и там оказалось непомерно жарко, давление в 90 атмосфер, неподходящий край для цивилизаций и колонизаций. И фантастика рванулась к звездам. Логика та же: пальцем можно показать... а пойди-ка проверь.
Из темного леса к звездам — таким оказалось основное направление фантастики. Правда, есть еще и варианты с антимирами и четвертым измерением, но уж не стану о них рассказывать, тем более, что их существование пока еще не подтверждено, так что я отправлял туда своих героев с чистой совестью.
Второй вопрос дотошных слушателей: КТО творил чудеса?
Ответы сказки: черти, ведьмы, колдуны, волшебники, водяные, лешие, домовые, русалки, говорящие звери. В ненаучной фантастике кроме того еще и призраки, духи, мертвецы, зомби, вампиры.
Фантастика научная открыла нового волшебника: ученого, с хорошенькой дочкой желательно, чтобы герой мог влюбиться. Одновременно появлялся и „безумный ученый (МС — “мэд сайнтист“) — ученый, творящий зло, чаще не от злобной своей натуры, а от неосторожности, пренебрежения к природе и к интересам простых людей. Сейчас, к концу XX века, пожалуй, безумных ученых в фантастике больше, чем нормальных. Напуганное атомной войной человечество разуверилось в своих мудрецах. Затем к безумным ученым прибавились безумные роботы, и, наконец, пришельцы. В связи с увлечением НЛО в пришельцев верят больше, чем в земных ученых. Мы убедились уже, как часто наука бывает бессильна, пришельцы же еще не проявляли себя... Кто их знает, на что они способны? Может быть и на ВСЕ.
И, наконец, сомнение третье: „КАК?“, то есть, каким способом волшебник, профессор или пришелец творят чудеса?
Мне лично больше всего пришлось иметь дело с этим вопросом, о нем в основном и написаны все последующие главы.
Вопрос этот можно было бы игнорировать, если бы я писал о нежелательном. Нежелательное придумал безумный ученый, мозги у него набекрень, выдумал невесть что на нашу голову, и не важно, как именно выдумывал, важно вовремя его остановить. Но я же, как правило, почти всегда писал о чудесах желательных. Мне надо было показать, что они не только полезны, но и выполнимы.
Выполнимы с помощью науки и техники.
Но ведь на самом-то деле писатель не знает, как творить чудеса. Если бы знал, был бы не писателем, а великим изобретателем. В результате фантастика предлагает нечто не совсем точное, а приблизительно правдоподобное, уже существующее, но помощнее, пограндиознее. Так Эдгар По отправляет своего героя на Луну на воздушном шаре. Аэростаты уже были тогда, люди на них поднимались за облака; читатель мог поверить, что в очень большом шаре можно долететь и до Луны. На самом деле шар лопнул бы в безвоздушном пространстве.
Этакое противоречие: существующее правдоподобно, но бессильно.
И с тем надо было мириться. Всякое искусство условно: в театре свои условности, в балете свои, в опере свои — поют люди вместо того, чтобы разговаривать, в балете вообще чувства выражают ногами. Свои условности в самой серьезной литературе: всезнание автора обо всех мыслях героев, беседы иностранцев на русском языке. У фантастики своя условность — несуществующее она изображает как существующее.