К радости обеспокоенного редактора, я исправил это мгновенно. Ультразвук вычеркнул, вместо того написал какую-то ахинею, что прибор посылает одновременно синие, красные и зеленые лучи. Синие создают экран, красные от него отражаются, а зеленые создают контраст, так что каждая порода выглядит в своем цвете. И цензор подписал, сказав при этом со вздохом: „Раньше выглядело серьезнее".
Так или иначе, книжка вышла. Это была пятая моя книжка, и по ней я был принят в Союз Писателей (хотя четвертая была лучше). Это тогда секретарь приемной комиссии посетовал: „Про вас говорят, что вы слишком много пишете".
Издательство же устроило мне проверочное обсуждение в школе, сколько помнится, на Хорошовском шоссе. К тому времени я уже привык выступать, без волнения уселся на сцене у стола, чтобы отвечать на вопросы. Но в начале произошла какая-то свалка. На трибуну вытаскивали долговязого парня, а он упирался, вырывался и ни за что не хотел выступать первым. Начала девушка посмелее. Она критиковала меня, как было принято в те годы по принципу „так не бывает", то есть, плохого не бывает, автор придумал это от плохого знания жизни. „Так не бывает, — сказала она с уверенностью, — чтобы девушка гуляла с одним, а вышла замуж за другого". („Ох, бывает, деточка", — сказала со вздохом директорша, сидевшая рядом со мной). Долговязый парень все-таки выбрался на трибуну третьим или четвертым. Оказалось, что он обещал девушкам меня высмеять и разгромить. „Этот инженер в книге, — обличил меня парень, — сидит в конторе, как паук, а работники у него, как мухи на путине". Прочего я не запомнил, но помню, что слушал благодушно, сочувствуя парню, потому что вспоминал, как сам я в девятом классе подготовил разгром комсомольского поэта Александра Жарова за его эпиталаму в честь гармошки, храбрился и дрожал и боялся, что язык у меня застрянет в гортани. Ах, ну как же это приятно девятикласснику посадить в лужу настоящего писателя.
А потом, когда все кончилось благополучно и я уже сходил со сцены, четыре девушки преградили мне дорогу и хором сказали: „Вы не обращайте внимания. Нам на самом деле всем очень-очень понравилось".
Утешить решили.
Самый же строгий мой критик, любивший фантастику „без всякой выдумки", соавтор мой Петр Евгеньевич сказал:
— Ваши вулканы никого не волнуют. Пыхтят где-то на Камчатке, за всю историю всего одного человека погубили и то геолога, который лез очертя голову в пекло.
Я не мог не согласиться. Действительно, в Италии, Индонезии или Исландии — вулканы животрепещущая тема, а у нас — некая отдаленная туристская экзотика. Красочно, но не волнует.
В следующей главе я перейду на волнующее русло.
Глава 5. РУСЛО ЖИЗНИ
Говорят, три вечных темы есть в литературе: любовь, война и смерть. Лично мне фантастика кажется не очень удобной для изображения любви. Если любовь особенная, если некие тонкости усмотрел ты в любви, при чем тут космический корабль и приключения на чужеземной планете? Войны я не люблю, даже в детстве ни единой сабли, ни единого пугача не было у меня. И вообще война нежелательна в моей „желательной" фантастике. Смерть? Лучше скажем: победа над смертью, удлинение срока жизни.
Вскоре после „Подземной непогоды" вышла у меня небольшая повесть „Второе сердце" — о замене сердец (тогда это звучало фантастично). Никаких претензий на предвидение я не предъявляю. Барнард тогда еще не приступил к своим операциям, но о работах Брюхоненко я, конечно, знал, не поленился связаться с профессором Негевским по телефону, спросил, как подвигаются исследования. „Никак", — сказал он. Но вскоре в НИИ медицинской техники мне показали искусственное сердце, этакую громоздкую тумбу на колесиках, белую, эмалированную, с виду похожую на холодильник. Сердце? Сто килограммов на колесиках.
Неоднократно смешил я юных читателей. Рассказывая им, как мой герой идет к невесте свататься, а любящее сердце катит на колесиках, потом еще в лифт втаскивает пыхтя.
Те самокатные сердца применяли только на операциях в течение немногих часов для временной подмены собственного сердца. Но зимой 1982-83 года человек жил уже с искусственным сердцем более сорока дней. В груди у него был пневматический насос, который питался от громоздкой стационарной установки, даже неподвижной, без колесиков. Однако врачи обещают, что не за горами те времена, когда замена сердца войдет в быт. Сердца будут штамповать на заводах, продавать в аптеках, доктора будут выписывать рецепты на бланках: „Rp Cito. Сердце одно, мужское, номер такой-то, 2 ат, бат на 5 v“. Люди привыкнут. Детишки будут приставать: „Дедушка, сердце трещит очень, не пора ли поменять?* — „Ах, оставьте, некогда. Вот ужо в июне, перед отпуском".