Но...
Неужели и у личности нашлись недостатки?
Нашлись. Личность оказалась эгоистичной. Она копила опыт, но для себя. С большим трудом, почти не могла передать опыт стае или потомству. А для вида какой толк, если опыт не передается потомству?
Чтобы передавать опыт, потребовалось осознать его и выразить в словах. Появился язык человеческий.
Три миллиарда лет развития жизни на Земле изложены на трех страницах. Можно было вместить даже в одну страницу, в одну таблицу, так оно и сделано в моих статьях. Литературный журнал, к сожалению, таблиц не терпит, приходится ограничиваться словесным изложением. Однако, вы заметили, вероятно, что излагал я по жесткой схеме: после кристаллов пять этапов биокибернетики (генетическая, гуморальная, безусловные рефлексы, условные рефлексы, сознание). У каждой системы свои недостатки, ограничивающие возможности живого существа. Эти недостатки преодолеваются на следующем этаже, для чего создается целая система новых органов. Но и на следующем этаже выявляются недостатки — ограничения, их преодолевает новая система с новыми органами.
Конечно, нет смысла сравнивать сегодняшние машины с человеком. Мы избавили машины от первого этажа жизни — от самопостроения, избавили и от второго — от поиска материала. Начали сразу с третьего этажа — с безусловных рефлексов: вот готовый робот, вот твоя программа. Но за полвека продвинулись и к условным рефлексам: действуй так или иначе, в зависимости от обстоятельств. Как только наделим машины языком, а дело идет к тому, появятся и начатки сознания.
Непреодолимого барьера я не вижу.
Примерно такие мысли сложились у меня тогда — в 1955 году, сложились и остались при мне, поскольку „Литературную Газету" интересовало сообщение Кольмана, а не мои рассуждения.
Как водится, я в это время плыл по другому руслу. Которому? Геологическому, в основном. Усмирял вулканы и землетрясения.
Но года два спустя родимый журнал мой „Знание—сила" задумал выпустить номер, посвященный кибернетике. Призвали и меня, как штатного фантазера. Я изложил им свои мысли; целый час вся редакция терпеливо слушала меня. Я доказывал, что никакого предела нет, будут умные машины и сверхумные, возможно, даже и несогласные с человеком, даже непослушные. Но ведь и дети бывают непослушные; чем оригинальнее, тем самостоятельнее.
Меня выслушали с интересом и со вздохом сказали: „Нет, на такое мы не можем решиться". И согласились всего-навсего на скромную-прескромную повесть „Приключения машины" — подводного автомата, условно-рефлекторного, который шел по дну и вел геологическую разведку. Конечно, в конце концов он нашел алмазные трубки. Только и всего. Туго выдавливается робость даже из научной фантастики.
Впрочем, уже через год в другом журнале появилась повесть А.Днепрова „Суэма“, в которой машина и не слушалась и даже нахально грозила человеку. Робость таяла.
А еще через год или два — в конце 1960 года в журнале „Техника— молодежи" выступил академик Колмогоров, известный ученый, математик, позднее — создатель новой системы преподавания математики в школе. На этот раз он написал о том, что разумная жизнь может быть какая угодно с виду, даже в форме плесени. Противоположную позицию упорно отстаивал Иван Антонович Ефремов, считавший, что во Вселенной единый эталон красоты, разумные обязательно похожи на человека.
Академик Колмогоров предложил открыть дискуссию. Я был готов, я немедленно послал статью, она была опубликована под названием „В поисках предела"; тезисы ее изложены выше. Ее поместили не сразу, погодя, а в сборник даже и не включили. По обыкновению я попал не в дугу. Редакция хотела дать красивый спор техников с гуманитариями, так чтобы техники высказались за машины („Машина и есть человек будущего", — написал один математик), гуманитарии же показали бы всю неповторимость бесценной человеческой личности. Я оказался не в той команде, где следовало, и сборник обошелся без меня. Но моральное удовлетворение я получил все-таки. Несколько лет спустя мне довелось встретиться с академиком Колмогоровым. Он пришел выступать к нам в Дом Литератора, и дожидаясь, пока народ соберется, спросил фамилии присутствующих. Среди прочих назвался и я. „А, помню, — сказал он. — Вы единственный писатель, который поддержал меня**.
Поддержал, потому что не верил в пределы и не верил, что человек — совершенство.
А если не совершенство, стало быть надо улучшать.
Логический заход точно такой же, как на предыдущих страницах. У каждого этажа развития есть свое характерное достижение, но достижение имеет свои пределы, свои слабости. Этаж условного рефлекса приобрел опыт, но опыт этот личный, его трудно передать потомкам и виду. Сознание передает опыт языком, но...