— А армяне называют как-то иначе. Ацарх, что ли.
— Арцах.
— Положить еще каши? Ты ешь, манки пока хватает. Они говорят, что жили в Ара... в Арцахе еще тогда, когда азербайджанцев как нации не было. Что этот... ну, который армянскую письменность придумал... еще в четвертом веке...
— Маштоц.
— Да. Что он был из Арцаха.
— Знаю, откуда у тебя эти сведения. Ты скажи своему другу, чтоб поменьше трепал языком.
— Скажи сам. Он ведь и твой друг.
— Были мы друзьями. Пока он про национальность не вспомнил.
— Неправда! — Я тоже стала раздражаться. — Котик никогда не был националистом. Его заставили вспомнить, что он армянин.
— Никто не заставлял! И вообще, если б армяне в Ереване не заварили карабахскую кашу, то и в Степанакерте сидели бы тихо, и не было бы Сумгаита!
— Если бы! Если бы Нагорный Карабах в двадцать каком-то году не включили в состав Азербайджана...
— Да это же азербайджанская земля! Семьдесят лет там мирно жили армяне и азербайджанцы... А теперь на тебе: отдай НКАО Армении! Горбачев правильно сказал, что нельзя перекраивать сложившиеся национальные территории.
— Для тебя всегда правильно то, что начальство говорит.
Ох, не надо было, не надо так... Что за язык у меня...
Сергей вскочил из-за стола.
— Дура! При чем тут начальство?
Еще что-то он кричал обидное, пока не разглядел сквозь прыгающие на носу очки, что я плачу. Я сидела, закрыв лицо мокрыми ладонями. Господи! Что же это делается с нами?
Сережина рука легла мне на плечо.
— Успокойся, Юля. На вот, выпей воды.
Всхлипывая, глотая воду, я выдавила из себя:
— Мы с тобой скоро останемся одни... совсем одни...
Сергей воззрился на меня, наморщив лоб чуть не до лысой макушки.
— Что ты сказала?
Меня трясло. Зубы мелко стучали о стекло стакана.
— Что ты сказала?! — крикнул он.
Глава девятая
БАЛТИКА. СОРОКОВЫЕ ГОДЫ
Его подхватили чьи-то руки. Кто-то крикнул:
— Ложи-ись!
Падая на мокрые доски палубы, Сергей увидел: бегут по пристани темно-зеленые, в касках, строчат от живота из автоматов. Свистели над головой последние, уже на излете, пули.
Таинственный полуостров Ханко, существовавший по другую сторону залива, встретил холодным дождем, басовитым ворчанием тяжелой артиллерии. В гавани, на каменную стенку которой сошли, пошатываясь, пришельцы с Даго, их построили в колонну по четыре и повели через городок, мимо пожарищ и уцелевших каменных домов, мимо темной кирхи, возвышающейся над гранитной скалой.
Подземный госпиталь, куда их привезли, поразил Сергея размером, чистотой и теплотой. Тут, под землей, и баня была! Вот после бани да после горохового супа и перловой каши с консервным мясом — Сергей почувствовал, что можно жить дальше. Военно-морская база Ханко располагала к этому. Все здесь было крепко, надежно. Отъелись, отмылись, отдохнули. Только чернота пальцев и запах оружейной смазки не поддавались мылу и горячей воде.
Среди даговцев, пришедших на последних мотоботах, не было Марлена Глухова. Пропал Марлен. Сергей жалел друга довоенной юности. Не виноват же он в том, что его отец оказался врагом народа. Но горьким осадком на душе остался ночной разговор с Марленом в сарае на острове Даго.
Даговцев стали распихивать по частям гарнизона. Сергея Беспалова, как мастера по вооружению, послали, по его просьбе, в авиаполк.
Это был истребительный полк неполного состава, из двух эскадрилий, в одной имел истребители И-151, попросту говоря, „Чайки", во второй — тупоносые И-16, чаще называемые „ишачками".
Редкий день не била финская артиллерия по аэродрому — большому полю среди соснового леса. Только заведешь моторы — тут и там на летном поле рвутся снаряды. Идет „ишак" или „чайка" на посадку — опять гром, дым, высверки огня, выбросы земли. Но истребители исправно делали свое дело — не пускали финские „фоккеры" и „бристоль-бульдоги" в небо Гангута (этим звонким именем часто называли полуостров Ханко), барражировали над шхерами, помогали десантному отряду брать и удерживать островки на флангах обороны.
В одной из землянок роты аэродромного обслуживания дали Сергею место на нарах. И вот какая пошла у него жизнь. На рассвете командир роты объезжал на машине летное поле, втыкал красные флажки у свежих воронок. Вскоре все поле было как первомайский праздник. Затем выезжал грузовичок, набитый кирпичом, песком, щебнем. Бойцы аэродромной роты таскали на носилках и сбрасывали в воронки кирпичи, засыпали землей, трамбовали — готовили взлетно-посадочную полосу, чтоб самолеты не „спотыкались". Сергей, конечно, напомнил начальству, что он специалист-оружейник, но получил ответ, что, дескать, знаем, сержант, но пока давай работай, засыпай воронки, надо поле держать в исправности, другого аэродрома на Ханко нет, весь полуостров простреливается насквозь.