Я развернулся вовсю. Не от своего имени писал, не придется отстаивать каждую нестандартную строчку. „Счастливого пути вам, путешественники в третье тысячелетие!" — так озаглавил я обращение. И составил список поручений для юных читателей, их детей и внуков по всей тематике научной фантастики:
„Требуется:
— продлить жизнь человека в среднем до 150-200 лет, победить старость и усталость, научиться возвращать жизнь при несвоевременной случайной смерти;
— предсказывать и обезвредить окончательно стихийные бедствия: наводнения, ураганы, вулканические извержения, землетрясения;
— потеснить, приспособить для жизни, освоить неудобные районы, болота, горы, пустыни, тайгу, тундру, а, может быть, и морское дно;
— Научиться управлять погодой, регулировать ветер и тепло, как сейчас регулируются реки, по своему усмотрению распоряжаться дождями и ясной погодой, снегом и жарой" и т.д.
И еще написал я:
„Не отрекайтесь от мечты! Дерзайте! Беритесь за большие дела, если вы беретесь всерьез. Способности, как и мускулы, растут при тренировке. Большие открытия не всякому по плечу, но кто не решается пробовать, наверняка ничего не откроет. Вы должны далеко уйти от своих дедов и прадедов.
Не скрывайте своих намерений, не держите замыслы в секрете. Это не скромность, а наоборот — гордость, ложный стыд и жадность старателя-собственника, хранящего для себя золотую жилу.
Будьте принципиальны! Нам нужна истина и только истина. Не бойтесь авторитетов. И если среди вас есть будущие геологи, которые не согласятся с академиком Обручевым, смело выступайте против него, если ваши данные опровергают его выводы.
Но не рассчитывайте на легкую победу, на открытие с налета, на осенившую вас идею. Все, что лежало под руками, давно уже подобрано и проверено, давно пришло в голову и обсуждалось. Только на новых фактах, на новых наблюдениях можно строить новые достижения в творчестве. Факты это ваше оружие в творчестве..."
И так далее.
А знаете ли, если бы я сейчас, сорок лет спустя, на за Обручева, от своего имени писал напутствие потомкам, я написал бы примерно то же самое.
Сдал я текст в журнал, ждал, не волнуясь. Не волновался потому, что в те годы многое у меня браковали, привык уже. Текст послали Владимиру Афансьевичу, он держал его у себя с месяц. Сказал: „Я и сам именно так думал". Добавил только несколько слов.
Обращение было опубликовано в мартовском номере за 1954 год, тут же перепечатано в „Литературной газете", по радио передано трижды, потом появилось в одном сборнике, в другом, у нас и за рубежом, не знаю сколько раз, авторов опубликованных статей тогда не принято было оповещать...
В тот раз мне не удалось свидеться с Обручевым. Встреча состоялась год спустя. „Литературная газета" разохотилась, захотела получить от престарелого академика обращение еще к 200-летию Московского Университета. Мне передали, что Владимир Афанасьевич согласен, но на этот раз хотел бы, чтобы при статье ему предоставили и составителя.
Организационными делами в том семействе ведала невестка. В назначенный день она заехала за мной на машине и по весенним брызгающим дорогам я был доставлен в Мозжинку, академический поселок возле Звенигорода. Как только машина подъехала к даче, на крыльцо выскочил маленький старичок с седенькой бородкой и шершавой, серой, словно мхом обросшей кожей, приставил руку к уху и закричал детским голоском:
— А? Кто? Кто приехал? Журналист? Я вчера ждал журналиста!
Дача была большая просторная, но кабинет академика помещался в маленькой боковушке. И столик там был низенький, и табурет у столика низенький вроде сапожного, на столе и подоконнике лежали книги. Академик работал тогда над записками о своем путешествии в Джунгарию в 1906 году. У Обручева была своя манера работать: он любил возвращаться к прежним наблюдениям и пересматривать их с новой точки зрения, тем более, как часто бывает у стариков, он великолепно помнил то, что видел полвека тому назад. И вообще он полагал, что опубликовано должно быть все написанное. Недаром предпринял титанический труд по изложению всех научных статей по геологии Сибири.
Видел он уже плохо, слышал тоже неважно и для ознакомления с моим текстом была призвана жена Обручева — высокая смуглая женщина с распущенными седыми волосами. Но и ей читать было тяжело. Напрягая голос, взялся декламировать я сам. Именно декламировать, каждое слово приходилось выкрикивать по отдельности. Звучало это ужасно, терялась связь в предложениях, я чувствовал, что текст мой совершенно бездарный. Попробуйте читать что угодно, самые хорошие стихи, выкрикивая каждое слово и с паузами между ними. Так я прокричал свою статью до конца, а потом еще раз. Академик подумал и сказал детским невинным голосом: